Тим Скоренко - Рассказы

Такого аншлага театр Прокопьевска не видел много лет. Актёры играли как никогда, старались. Шахтёры сопереживали героям, прихлёбывая иногда из-под полы сивуху.

И вот наступает кульминация — расстрел Овода. Он, истерзанный, стоит прикованный к стене лицом к публике. Солдаты — спинами к залу целятся в Овода. Офицер кричит:

— Готовсь!

Стволы — на изготовку.

— Цельсь!

Прицеливаются.

— Пли.

А Хруст в это время отсуствовал в звуковой. Потому что куда-то отлучился. И второй звукач тоже. Потому что отлучился туда же. И выстрела нет.

Ну ладно, типа как пока всё по сюжету. Солдаты в братишку Овода стрелять отказываются. Командир снова:

— Готовсь! Цельсь! Пли!

Тишина. Выстрела нет.

По сюжету далее сам Овод уже начинает командовать собственным расстрелом. Он хаит солдат, мол, давайте-выполняйте свой гражданский долг, мол, готовсь! Цельсь! Пли!

А выстрела нет. Шахтёры ещё ничего не подозревают. А командир — в панике. Где выстрел? Ну и он начинает нести отсебятину, мол, что ж вы, ребятушки, негодяя-Овода, сволочь коммунистическую расстрелять-то не хотите? Что ж вы за Родину не стоите горушкой? И снова: цельсь, готовсь, пли! Выстрела нет.

Командир прекращает давить на гражданский долг. Он ревёт: типа под трибунал всех пущу! Типа ща всех под расстрел подведу! Готовсь-цельсь-пли! А выстрела нет.

А солдаты уже давятся со смеху. Но они-то к публике спинами. А Овод — лицом. И ему труднее всех, потому что солдаты ему строят рожи, подмигивают. А ржать нельзя.

Командир в это время придумывает новую фишку. «Может, у вас ружья не в порядке?» — вопрошает он. Шахтёры ничего не просекают, смотрят. Командир подходит к ближайшему солдату и заглядывает прямо в дуло ружья.

В это время откуда-то в звуковую возвращается Хруст, вспоминает о своих обязанностях и включает звук.

Раздаётся выстрел.

Командир понимает, что терять уже нечего и падает «убитый» на сцену. Солдаты ржут до умопомрачения. Шахтёры скандируют: «Так его, сволочь буржуйскую! Так его! Молодец Овод! Молодцы солдаты! Революция, бля!» Оводу уже очень плохо. Он давится со смеху, краснеет, его распирает. И он не выдерживает.

А прикован он бутафорскими кандалами к картонной бутафорской стене. И он от смеха складывается пополам, и вырывает кандалы из стены. Шахтёры скандируют: да! так! Свобода! Мочи солдат! Овод делает шаг вперёд, и тут стена падает на него.

Солдаты корчатся от смеха. Овод лежит под стеной, пытаясь выбраться.

А за стеной — теперь на всеобщем обозрении — столпился весь состав театра — от уборщицы до буфетчицы в синеньком халатике. И пялятся в публику.

Занавес.

Шахтёры, наверное, потом стали театральными завсегдатаями…

Однажды приехал ко мне знакомый француз, года три назад. Зовут Франсуа, 29 лет, нормальный чел, понимающий такой. И повезли мы его на дачу, показывать, чем на досуге белорусский обыватель занимается. А занимается белорусский обыватель выращиванием всякой фигни. В том числе конопли для птиц, коих разводит. Франсуа там шизел просто. Он с этой коноплёй (3 кустика) фотографировался лёжа, стоя, в обнимку, в профиль и в фас, а потом сказал, что во Франции не поверят иначе. У них этой такой срок офигенный, что жуть. А у нас наркоманы её впоследствии всю повыдергали.

Ну да ладно, байка не об этом.

Надо ж его как-то развлекать. Ну и говорю я: пошли, мол, в деревню, посмотрим, как в глубинке живут. Он-то и рад.

Приходим. Ну, по дороге громко разговариваем по-французски, девочки деревенские на нас смотрят. Одна так исподтишка ко мне подбирается и спрашивает: а он, чё, француз настоящий (типа услышала слово «Франсуа» в разговоре). Да, говорю я. Девочки уже такими гуськами по 5 человек позади маршируют. Франсуа спрашивает: чего они. Я объясняю, мол, залететь от тебя хотят. Франсуа в два раза ускорился. А девочки, ничего, кстати, такие, с фигурами, крепкие.

Заходим мы в сельский магазин. Там продаются мышеловки, сигареты «Астра» и бырло. Бырло есть трёх видов: по 500 руб (25 центов), 750 руб (40 центов) и высший класс — 1500 рублей (почти доллар). Есть и водка, но её никто не покупает.

И вот тут ко мне подбривается какой-то пропитой дядька и говорит:

— А он мне выпить купит?

Я: — С чего это?

Дядька думает, чем оправдать наглость. И придумывает.

— А я ему хату покажу!

А я и доволен, вот оно, шоу само пришло.

— Купит, только после, — говорю я.

— Ну, пошли.

Идём. Дядька по дороге рассказывает свою богатую биографию, я для Франсуа перевожу. Оказалось — местный телемастер, бывший.