Владимир Михайлов - Один на дороге

- Я просто так гляжу.

- Осматриваешь подземелье?

- Почему подземелье?

- Ах, черт, - сказал он. - Да... Привязалось. Интересно, что все-таки там было? Прелестно, если бы там оказался, скажем, угольный бункер. Или котельная. Или слесарная мастерская. Или, например, подпольная типография.

- Подпольных типографий, думается, здесь не было, - усомнился я.

- А котельные не заглубляют на двадцать метров. И ворота в них не делают из легированного сплава.

- И не императорская усыпальница, - предположил я.

Лидумс кивнул:

- Склепы были в другом месте. А если, допустим, какая-нибудь секретная тюрьма службы безопасности?

- Это если бы служба безопасности находилась в доме сверху. А где она располагалась у них действительно? Ты знаешь?

- Знаю, - сказал он. - Тут, в центре. Не годится. Ну, а почему не предположить чего-нибудь попроще? Скажем, склад взрывчатки?

- Тогда уж скорее винный погреб.

- Вряд ли, - вздохнул он не без сожаления. - А почему не склад?

- Возьми хотя бы подъездные пути. По-твоему, туннель приспособлен для транспортировки бомб и снарядов? На руках их там, что ли, носили? Куда подгоняли машины? Да и какой идиот станет располагать склад боеприпасов под жилым домом, в населенном районе? Брось. Да вообще: мы сюда отдыхать пришли, или?..

- Ты прав, - согласился он. - Отдохнуть, поговорить за жизнь. Ну, рассказывай, что у тебя нового. Я усмехнулся.

- Считают, - начал я, - что квазары - все-таки естественные образования. Так что вряд ли стоит интерпретировать их, как систему сигналов, содержащих информацию о чужом разуме.

Когда-то мы любили говорить с ним на такие темы; оба мы считали себя несостоявшимися физиками, хотя ни он, ни я никогда и не пытались стать физиками; армия крепко держала нас с самой молодости, и чем дальше, тем труднее становилось представлять свою жизнь вне ее: армия - не профессия, это образ жизни, охватывающий все стороны твоего физического и психического бытия - если ты, конечно, не случайный человек в ней. Но тем не менее физику и астрономию мы с ним любили, и говорили на такие темы много, с горячностью и бескомпромиссностью дилетантов. И сейчас я сделал попытку с самого начала повернуть разговор в эту сторону: там, где мыслишь астрономическими категориями, для личных тем не остается места, настолько ничтожными кажутся они но сравнению с ленивым величием мироздания. Но со времени последнего такого разговора мы стали куда старше, и Лидумс на мою уловку не поддался.

- Об этом поговорим в другой раз, - сказал он, - и не прекословь. У нас еще будет время порассуждать обо всем, чего мы не знаем, а сейчас черед того, что мы знаем. - Он ухмыльнулся, как всегда, когда ему казалось, что он сострил; острить он любил, но юмор его, хотя и обладавший пробивной силой подкалиберного снаряда, "отличался" легкостью и гибкостью тяжелого танка. Только указывать ему на это не следовало: можно было спорить с ним по делу, но все, что касалось его юмора, было неприкосновенным. - Излагай, как твои дела. Где Светлана, где парень, чем ты занят в своем хозяйстве, и прочее.

- Я уже пять лет один, - ответил я. - Вот тебе и весь сказ. Все здоровы, все благополучны. Каждому хорошо так, как есть на деле.

- А если и не хорошо, то никто этого не показывает, - кивнул он. - Вы оба всегда были упрямы. Почему все случилось?

- А черт его знает, - искренне сказал я. - Случилось вроде бы без повода, вроде бы неожиданно. Я потом пытался понять, когда же это началось. И нашел. Началось тогда, когда она впервые представила себе такую возможность. И высказала это вслух. А потом ...

- И не было никаких причин? Я пожал плечами.

- Наверное, были ... Я был сильно влюблен однажды. Может быть, даже не влюблен, а - больше.

- Долго?

- Да. Но там ничего не было. Знаешь, как у нас на это смотрят ...

- Знаю.

- Ничего не было. Во всяком случае, с той стороны никому ничто не грозило. И не это было причиной.

- Что же?

- Не знаю - если говорить о нас. А если вообще - думаю, что догадался. Развитие наших психологии, мужской и женской, шло с разной скоростью. Мы еще не разучились командовать, а они уже разучились подчиняться. И найти равнодействующую поведений трудно. Поэтому и детей рождается меньше, чем надо бы. Лет через двадцать - кого мы будем призывать в армию? Но кому интересно рожать, если мысль о почти неизбежном расхождении взглядов на жизнь присутствует, явно или скрыто, уже в самом начале союза? Правда, тогда кажется, что это скоро пройдет, притрется - желание официально и без помех лежать в одной постели оказывается сильнее всего. То, что называют любовью и что в девяти случаях из десяти ею не является. А если говорить конкретно о наших женах - им приходится куда труднее, чем всем прочим. Да что я тебе объясняю...