Владимир Михайлов - Вариант И

— Здравствуй, Вит. Я очень рада… Она сказала это голосом Ольги. В последующие две секунды я понял, каково приводится реставраторам, тщательно и медленно, сантиметр за сантиметром, расчищающим от слоев копоти, грязи и чужих мазков подлинный лик, постепенно освобождающийся для того, чтобы можно было увидеть его первозданную красоту. Это тяжкий труд, в особенности если на него отпущены считанные мгновения. И мне не удалось бы справиться с этой работой, если бы не ее глаза — конечно, уже не такие искрящиеся, как в наши времена, но по-прежнему безошибочно узнаваемые, заявляющие громко и неоспоримо: это я, взгляни же, это я!..

Это и на самом деле была она. Ольга поняла, что я все-таки ее узнал. И виновато улыбнулась:

— Видишь, Вит, какая я? На вокзале — там, на Европейском — я прошла мимо, но ты не узнал…

Мне оставалось лишь опустить голову.

— Зато этот тип узнал, — продолжала она. — И мне пришлось побыстрее уйти.

Потому что он… — Она запнулась.

— Кто — он? — спросил я негромко, но требовательно.

Она вдохнула, чтобы ответить. Но вместо слов я услышал легкий стон. И Ольга начала медленно оседать к моим ногам.

В первый миг я не понял. Решил, что сердце. Подхватил ее, но не смог удержать сразу: она оказалась страшно тяжелой. Откуда-то, как мне подумалось, из-под плаща высочилась тоненькая струйка крови. Похоже, что пуля — если была пуля — осталась в теле. Выстрела я не слышал. Но, еще не успев разогнуться, понял, что второго выстрела я могу не услышать по совершенно другой причине.

К счастью, дверь вагона, напротив которой мы остановились, оказалась хотя и закрытой, но не запертой. Я распахнул ее. Проводника не было видно, я втащил Ольгу на площадку. Захлопнул дверь. Волоча ногами по грязному полу — коврик был уже снят, — добрался до первого купе.

Напрягаясь, приподнял ее и уложил на мягкий диван.

Однако через несколько секунд я убедился в тем, что Ольге уже совершенно ничего не нужно. Пуля вошла не в спину, как я подумал вначале, а в затылок.

Я вздохнул. И словно этот звук послужил сигналом, поезд тронулся.

В противоположном конце вагона зазвучали шзи. Вероятно, возвращался проводник. Я решил было задвинуть дверь. Потом понял, что это не нужно.

В коридоре наверняка остались следы крови; проводник заметит их, поднимет тревогу и, во всяком случае, приготовится к неожиданностям.

Мне следовало действовать с опережением. Я встал лицом к двери, на самом пороге, занес над головой сцепленные кисти рук. Поезд набирал скорость. Поравнявшись с дверью нашего купе, проводник начал поворачивать голову. Я шагнул вперед и нанес удар. Бедняга вырубился без звука.

Мне нужно было в считанные секунды решить, как действовать дальше. Хотя думать тут, собственно было не о чем.

Ольга была мертва. И хотя очень нехорошо было по отношению к ней, к ее телу, к памяти о ней оставить ее вот так, другого выхода я просто не видел. Меньше всего сейчас мне нужно было затевать знакомство с милицией и доказывать, что к убийству ее я не имею отношения. Я подставил ее под пулю — да это скорее всего так и было. Потому что убить хотели наверняка не ее. И на пути пули, летящей в меня, оказалась Ольга. Не знаю, успел ли киллер увидеть свою ошибку, если целился действительно в меня?

Но для того, чтобы втолковать все это милицейским операм, понадобится, кроме расхода времени, рще и в какой-то мере раскрыться перед ними; а этого сейчас делать никак не следовало. Мои дела были важнее. Тем более что если кто-то и найдет стрелка, то уж не они, во всяком случае.

Сейчас надо было исчезнуть. Обдумать все можно и потом.

— Прости, Оля, — сказал я, глядя на нее. — И прощай.

Попрощался, потому что знал: на ее похоронах меня скорее всего не будет. А если и приду, то погляжу издали.

Я вышел на площадку. Отворил дверь. Поезд шел не очень быстро. Перед тем как спрыгнуть, я убедился в том, что купленной кассеты со мною нет, что она действительно оставлена в боксе, как и все прочее. Так что рисковал я разве что шеей. Я поднял мостик, спустился на нижнюю подножку и прыгнул так, как когда-то учили: вперед, сильно оттолкнувшись. Повезло, даже не упал и вовремя разминулся с мачтой контактного провода. И быстро пошел, чтобы поскорее покинуть полосу отчуждения.

В гостиничный номер я вернулся без особых происшествий в пятом часу дня. По дороге заглянул в камеру хранения Казанского вокзала за вещами; воротившись в отель, зашел было пообедать, чтобы потом никуда уже не выходить из номера; но из благого намерения ничего не получилось: я смог лишь поковырять вилкой заказанный кусок мяса с жареным луком, но в горло кусок не полез. Я даже не видел толком, что мне подали, потому что вместо столика перед глазами несмываемым стол-кадром стояло все то же: асфальт перрона и медленно оседающая на него Ольга а затем — стеклянная башня нового здания вокзала куда мгновенно метнулся мой взгляд в поисках убийцы. Но там никого, разумеется, не было видно. И снова — перрон, и снова — Ольга… В конце концов я оттолкнул от себя все съедобное, расплатился и хотел уже встать и топать восвояси, чтобы воспользоваться новым приобретением.