Святослав Логинов - Яблочко от яблоньки

Путило допил чай, кашлянул еще раз, окончательно освобождая грудь от едкого сока, поднялся и начал собирать раскатившиеся яблоки.

— Вот так живешь, — сообщил он, — а потом скушал яблочко неосторожно — и конец. Пошли, лучше, я тебе твое хозяйство покажу.

По наклонной штольне они двинулись к боевой линии. По дороге Путило остановился возле одной из ниш.

— Тут вода, — сказал он. — Хорошая, вкусная.

Из заржавелой трубы в ванну беззвучно падала прозрачная струя. Путило наклонился, поймав воду губами, гулко глотнул. Ефим напрягся в нехорошем предчувствии, но все обошлось. Тогда Ефим наклонился и тоже попробовал. Вода была очень холодная.

— Чего крана нет? — заметил Ефим. — Течет без дела.

— Какой кран, чудик? Это же ключ. Его перекроешь, так он снизу все к чертям собачьим размоет.

Ефим наклонился к пленному роднику и еще отпил воды, от которой ломило зубы и начинало болеть где-то над глазами.

— Там еще нортоновский колодец был, — продолжал экскурсию Путило, но местные колонку свинтили, считай, сразу после войны. Можно было бы восстановить, обсадная труба цела, но как туда штангу опустить — ума не приложу. Потолок мешает. — Путило стукнул кулаком по черным плахам обноски, уцелевшей в этом месте. — Ведь как строили, гады, а? Полста лет прошло, а все цело, все действует. Вот у кого поучиться... Хотя, если вдуматься — на кой ляд они это мастерили? Чтобы я тут сегодня конверсией занимался? Сделали бы нормальный склад, куда как было бы лучше.

Минуя погреба, наполненные щедрым урожаем, они поднялись наверх и очутились в доте, возможно том самом, что попался на глаза по дороге сюда. Тесный объем укрепления позволял разместить кровать с пружинной сеткой, шкафчик, в котором хранился запас продуктов, и столик, вплотную придвинутый к кровати. На орудийной площадке стояла новенькая электрическая плита с духовкой.

Ефим выглянул наружу.

— Дот, да не тот, — сказал он после некоторого раздумья.

Пейзаж, открывшийся в бойнице, оказался незнакомым. Дороги видно не было, склон полого упирался в ржавое болотце. На середине склона корявилась старая яблоня. Поломанные сучья почти лишены листьев, вид у дерева был сиротливый. Странным казалось, как уцелело древнее растение, разве что действительно никто не атаковал неприступные доты в лоб, а обошли их и брали с горжи — другой, не так защищенной стороны. Но все равно, крови в этих местах, должно быть, лилось преизрядно, потому и яблоня до сих пор жива. Яблоки, говорят, хорошо на крови родятся.

На секунду Ефиму померещилось, будто в одном месте земля среди бурой опавшей листвы мазнута кармином. Ефим потряс головой — почудилось. А если и нет — мало ли что может краснеть под яблоней?

Он спрыгнул вниз. Путило деловито перегружал из своего мешка в шкафчик пакеты с провизией. Шкаф и без того был забит до половины. Что там есть, Круглов не знал, видел лишь желтые пачки «Геркулеса» да несколько картонных клеток с яйцами.

— А чего предыдущий сторож ушел? — спросил Ефим. — Тут, вроде, хорошо. Тишина, воздух.

— А ляд его знает, — отмахнулся Путило. — Умом тронулся от воздуха. Позвонил, сказал, что ключ под дверью, а он здесь больше ни минуты не останется. Хоть дверь запер — и то хорошо.

— Понял! — сказал Круглов. — Это привидения. Где им еще быть, как не тут? Забрел мой предшественник куда-нибудь, где еще свет не проведен, и наткнулся на светящийся скелет. В каске и с железным крестом.

— Ага, — сказал Путило. — Ты больше языком чеши — тоже рехнешься. Только учти, мы, когда это дело размуровывали, милицию приглашали и саперов. Тут каждая щель осмотрена — ничего нет, одна труха. А труху вычистили даже в пустых помещениях. Мне гниль ни к чему.

— Скучный ты человек, Сергей Лукич, — сказал Круглов. — Я, можно сказать, только из-за привидений сюда и приехал.

— Ты сюда отсыпаться приехал, — оборвал Путило, — за казенный счет. Вот и отсыпайся — месяц-полтора, пока зимник не станет. А привидения оставь в покое. Как путь установится, начнем товар вывозить, там уж без тебя обойдемся. А пока — спи на рабочем месте.

Путило отдал последние инструкции, загрузил в багажник несколько ящиков затесавшихся летних сортов и укатил.

Ефим остался один. Он постоял на обочине, глядя вслед уплывающей «ниве». Легковушка удалялась совершенно как во сне, то и дело заваливаясь в сторону и плюясь из-под колес жидкой грязью.

Потом пришла тишина — пронзительная, какая только осенью бывает. Вроде и солнце на минуту высунулось из просевших туч, и стайка птиц пролетела с дробным щебетом, и день теплый, а все одно — не светло, глухо, мозгло. В такие дни нарочно ждешь вечера, чтобы сидеть у печки, подкладывая тонкие полешки и слушая песнь закипающего чайника. Под открытым небом неуютно, все время чудится, что сейчас упадет темнота и холод, и некуда будет податься.