Джон Кристофер - Белые горы

Я был смущен, голова моя закружилась от этой мысли.

— Это правда? — спросил я.

— Правда. И, может быть, треножники пришли с одной из таких планет. Может быть, треножники — это только машины, в которых находятся живые существа. Но мы не видели того, что внутри треножника, и поэтому не знаем.

— А шапки?

— Это средство, при помощи которого держат в послушании людей.

Вначале мысль эта казалась невероятной. Позже казалось невероятным, как я не видел всего этого раньше. Но всю мою жизнь надевание шапок воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Все взрослые носили шапки и были удовлетворены этим. Это был признак взрослости, а сама церемония проходила торжественно и связывалась с праздником и пиром. Хотя некоторые испытывали боль и становились вагрантами, но все дети с нетерпением ждали этого дня. Только позже, когда до церемонии оставались лишь месяцы, возникали сомнения; но эти сомнения рассасывались от уверенности взрослых. У Джека тоже были сомнения, но после того как ему надели шапку, они исчезли.

Я сказал:

— Шапки заставляют людей думать так, как нужно треножникам?

— Они контролируют мозг. Но мы не знаем, как и до каких пределов. Ты знаешь, что металл соединяется с телом и его невозможно удалить. Похоже, когда надевают шапку, дают какой-то общий приказ. Позже могут отдаваться особые приказы необходимым людям.

— А как же вагранты?

— И об этом мы можем только догадываться. Может, мозгу некоторых слишком слаб, не выдерживает напряжения. А может, наоборот — слишком силен и борется против порабощения, пока не выходит из строя.

Я подумал об этом и задрожал. Голос внутри головы, от которого нельзя убежать и от которого не спрячешься. Гнев вспыхнул во мне, не только из-за вагрантов, но и из-за всех остальных — моих родителей и Джека…

— Вы говорили о свободных людях, — сказал я. — Значит, треножники правят не всей Землей?

— Почти всей. Нет земель, где бы их не было, если ты это имеешь в виду. Когда они пришли впервые — или когда они восстали, — происходили ужасные вещи. Города уничтожались, как муравейники, миллионы и миллионы людей были убиты или умерли от голода.

Миллионы… Я пытался представить себе это, но не мог. В нашей деревне, которая считалась немаленькой, было около четырехсот человек. В городе Винчестере и вокруг него жило около тридцати тысяч. Я покачал головой.

Он продолжал:

— Тем, кто остался, треножники надели шапки, и теперь они уже слушали и служили треножникам и помогали убивать или пленять других людей. И в течение одного поколения мир стал таким, как сейчас. Но, по крайней мере, водном месте несколько человек спаслись. Далеко на юге, за морем, есть высокие горы, на них круглый год лежит снег. Треножники держатся низин: может быть, там им двигаться легче, а может быть, им не подходит разреженный воздух. А в горах есть места, где свободные люди могут обороняться от людей в шапках, живущих в окружающих долинах. Мы даже отбираем у них пищу.

— "Мы"? Значит, вы пришли оттуда? — Он кивнул. — Но ведь на вас шапка.

— Взята у мертвеца. Я побрил голову, и ее подогнали под форму моего черепа. Когда волосы отросли, ее трудно стало отличить от настоящей. Но она не отдает приказов.

— И вы можете бродить, как вагрант, и никто не подозревает вас. Но зачем? С какой целью?

— Частично, чтобы узнавать новости и рассказывать, что увидел. Но есть более важная вещь. Я пришел за тобой.

— За мной? — удивился я.

— За тобой и такими, как ты. Кто еще без шапки, но уже достаточно вырос, чтобы задавать вопросы и понимать ответы. И совершить длинное, а может, и опасное путешествие.

— На юг?

— На юг. К Белым горам. К трудовой жизни, которая ждет в конце пути. К свободе. Ну?

— Вы возьмете меня туда?

— Нет. Я не готов еще. К тому же это и более опасно. Мальчик, путешествующий в одиночку, — обычный беглец, но если он идет с вагрантом… Тебе придется идти одному. Если ты решишься.

— Море, — сказал я, — как я его пересеку? Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Это самая легкая часть. И в остальном я тебе помогу. — Он достал что-то из кармана и показал мне. — Ты знаешь, что это?

Я кивнул,

— Видел однажды. Это компас. Стрелка всегда показывает на север.

— А это?

Рубашка у него была порвана. Он сунул руку в дыру, нащупал что-то и достал. Это оказался длинный пергаментный цилиндр. Он развернул его и положил на камень, прижав у него концы, чтобы они не сворачивались. Я увидел рисунок, который не имел для меня смысла.