Пол Уиткавер - Вслед кувырком

Тельпица присвистывает.

– Тридцать восемь! Я втрое тяжелее, а для тельпа я маленькая! Слушай, носовой платок есть?

Он таращится на нее, не понимая. Вопрос ни к селу ни к городу, тем более она тут же вытаскивает из кармана собственного жакета белый платок и протягивает ему, будто он должен этот платок взять. Какой-то диковинный обычай тельпов? Обмен платками? Кто вообще она такая?

– Нос вытри, – объясняет она. – У тебя кровь идет. Кажется, я тебя хорошо толкнула.

Но она явно не чувствует за собой вины.

Чеглок трогает нос – да, действительно, пальцы становятся красными. Хотя он привык к виду собственной крови, чувствительность его в этом смысле так же покрыта рубцами, как грудь и живот, руки и ноги, перекрещенные узором разрезов старых и новых, он ощущает, как поднимается тошнота в зобу, похмелье возвращается в своем праве: «Как, не забыл меня?»

– Ух ты! А я то всегда думала, что «позеленел» – это такое образное выражение.

– Извините, – бормочет он, вежливый до конца, ковыляет мимо нее к краю тротуара, сгибается пополам и выкладывает на улицу содержимое своего желудка.

– Оуууу! – звучит ее голос совсем рядом.

Он стонет от страдания и унижения и падает на колени, выворачиваемый наизнанку очередным спазмом.

– Ну-ну, – говорит она. – Даже не надо читать твои мысли, чтобы узнать, что у тебя было вчера на ужин.

– У… – он хватает ртом воздух, – …ходи!

– Еще чего! – доносится негодующий ответ. Рука подхватывает его под мышки и тянет вверх. – Вставай, летун.

– Оставь меня в покое.

Он дышит тяжело, надеясь, что спектакль окончен, но боясь, что это всего лишь антракт.

– Здесь нельзя сидеть.

Он нашаривает мех с водой, набирает теплой жидкости в рот и сплевывает в сточную канаву.

– Я не сижу. Я стою на коленях.

– Хочешь стоять на коленях? Иди в казино. – Она снова его тянет.

– Хватит меня дергать! Это назойливо. Вы очень назойливы.

– Это ты меня еще не видел, когда я назойлива.

Чеглок сердито оборачивается к своей мучительнице. Она ухмыляется в ответ, синие глаза искрятся весельем. Но за этим весельем – целеустремленность, которая заставляет Чеглока понять, что у него нет ни единого шанса. Кроме того, пока что он не забыл, где находятся он и те мьюты, что идут по улице и по тротуару. Одно дело смотреть на их ботинки и на грязные босые ноги рабов и разрисованные колеса экипажей, и совсем другое – ловить на себе неодобрительные взгляды, оценивающие это печальное зрелище: его самого. Вот так он и представляет здесь Эйрленд и Вафтинг, думается ему, и в нем вспыхивает стыд, пережигающий предохранитель злости. Может, не надо было вчера столько пить и курить, но эта чертова тельпица не имела права на него налетать вот так, как она налетела. Это она шла невнимательно, слишком погруженная в их дурацкую Сеть, чтобы замечать реальный мир.

– Послушайте, если я встану, обещаете вы от меня отстать и просто уйти?

Она проводит по лемнискате у себя над сердцем:

– Слово тельпа.

Он со вздохом протягивает руку, позволяя ей поднять себя на ноги второй раз.

– Вот. – Она протягивает свой платок, предлагает его Чеглоку подчеркнуто вежливым жестом. – Ну, не так уж оно страшно? Как себя чувствуешь?

– Как будто мой желудок сам решил пройти Испытание, и не прошел.

Он берет платок, вытирает губы, потом складывает вдвое и промокает нос.

– Ты паломник? – спрашивает она.

Он устало кивает.

– Какое совпадение! Я тоже. Мои поздравления!

– Гм, да. И вам тоже. – Чеглок сворачивает окровавленный платок пятнами внутрь, белым и чистым наружу, и снова трогает нос. Кровь остановилась, взятая под контроль селкомами. – Возьмите ваш платок.

– Считай, что это подарок к Испытанию.

– Спасибо, – говорит он, намазывая хлеб эйрийской вежливости толстым слоем сарказма, и сует платок в карман. – Скажите, вы не знаете самый короткий путь отсюда к площади Паломников?

– Шутишь? Я этот город знаю как свои пять пальцев. – Она поднимает эти самые пальцы и машет перед ним. – Ладно, может, увидимся. Пока!

Не говоря больше ни слова, она поворачивается на каблуках и уходит в сторону Атлантик-авеню.

Он настолько ошеломлен, что не сразу кричит ей вслед:

– Погодите!

Она поворачивается и смотрит на него.

– Вы не хотите мне сказать, как туда добраться?

– Я обещала к тебе больше не приставать и уйти, а свое слово я держу.

И идет дальше.

Чеглок бросается за ней:

– Эй, постойте!

Она прибавляет шагу, заставляя его перейти на рысь, ныряя между пешеходами, мех с водой болтается и колотит по боку. Когда он ее догоняет, она уже вышла на Атлантик-авеню. И не останавливается и даже не показывает, что его заметила. Наконец он в злости и досаде хватает ее за руку.