Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

— Дорогой, не волнуйся, но я должна тебе кое-что объяснить. Так уж сложилось, что… Но ты, пожалуйста, не спорь, так будет лучше!

— Так?! — нервно произнес господин Симубак, потрясая веревкой. Только жене было совсем не до веревки — она ее не замечала.

А шепотом и с придыханием, глядя ему прямо в глаза, она объявила:

— Ты… должен уехать, любимый!

— Я? — удивился суперинтендант. — Любимый?

— Да, — закивала она. — Ты, мой супруг! Но это не ради меня, а единственно ради наших детей. Я знаю, ты ни в чем не виноват, но уж так получилось. И господин городской голова говорит, что ему очень больно, он скорбит. Нам обещают пенсион, весьма приличный! Мы будем высылать тебе на содержание. А потом, быть может, все изменится. Когда дети вырастут, они всё поймут. Они еще будут гордиться тобой! А пока… Ты только посмотри на себя!

Господин Симубак невольно повернулся к зеркалу. И впрямь, зрелище было не из самых приятных: лицо белее гербовой бумаги (прежних, конечно, лет), седые всклокоченные волосы, глубоко запавшие глаза… Господин Симубак раздраженно вздохнул. А жена продолжала:

— Я уже собрала тебе два саквояжа. А вот билет. Каюта — первый класс. Неделю будешь в море, успокоишься.

«Ну да, конечно же, — в сердцах подумал суперинтендант, — я должен успокоиться! И в самом деле: ну и что с того, что мир теперь фиолетовый? Другие ведь живут! И ведут себя так, как будто ничего не случилось. Вот только перешли на белые чернила. А больше ничего, говорят, менять не надо. Нет необходимости…»

— Любимый, будь благоразумен! — послышался вкрадчивый голос жены. — Ради нас!

Руки господина Симубака безвольно разжались, фиолетовая веревка упала на фиолетовый ковер… И он едва слышно прошептал:

— Я… с-согласен.

А назавтра рано утром шхуна под названием «Белокрылая чайка» подняла паруса и вышла в море. Фиолетовый город быстро растаял вдали, и господин Симубак, взяв зонтик под мышку, решил немного прогуляться вдоль борта. Дул свежий ветер, за кормой бежали лазурные волны, загорелые матросы сновали по вантам. Над головой у отставного суперинтенданта хлопали белоснежные паруса, под ногами сверкала изумительной чистоты ярко-желтая палуба. Мир снова стал цветным! Ну что ж, быть может, так оно и лучше, думал, оглядываясь по сторонам, господин Симубак, довольно он намаялся в этой удушливой чернильной мгле, довольно посмешил толпу! Но он никого не осуждает, каждый сам волен выбирать себе судьбу, поэтому если им так нравится жить в фиолетовом безумии, так и пускай себе живут. А он через каких-то семь дней спустится по трапу в нормальный многоцветный мир. Пройдет зима, потом еще одна, он обустроится на новом месте, приживется, а там, глядишь, и вызовет к себе семью, покажет их лучшим докторам…

Вдруг он вздрогнул и прислушался. Да, так оно и есть: один из матросов тихо спросил:

— Кто это там на палубе?

— Так. Фиолетовый, — ответили ему. — Пропащий человек. Это он только с виду белый.

Господин Симубак поднял голову вверх и хотел было крикнуть в ответ, что это неправда… Но не смог — он задохнулся от гнева и боли и остался стоять посреди палубы. Дул свежий ветер, шхуна все дальше и дальше уходила от берега, и прыгать за борт было страшно. Да и бесполезно.

Однажды в детстве Жак Жалле пришел домой с полными карманами песка, набранного на берегу, и медленно, тоненькой струйкой рассыпал его по дощатому полу своей маленькой комнаты. Он наметил длинные песчаные улицы и крыши особняков, ряды магазинов, стены садов, церковь с кусочком ракушки в качестве башенки. А потом без всякой серьезной причины, которую можно было вспомнить, он глубоко вдохнул и сдул прочь ряды плоских и выпуклых геометрических фигур, и песчинки быстро утекли под доски пола, исчезнув навсегда.

В 1918 году, когда Жак вернулся в городок, уже миновав средний возраст, ему показалось, будто здесь произошло то же самое: чудовищный ребенок закончил играть и сдул городок — улицы, дома и магазины — с лица земли.

Возвратившиеся обитатели городка реагировали на разруху по-разному: одни досадовали на Господа или Германию, другие собирали брошенное имущество, свое и чужое, пытаясь снова пустить его в дело, а третьи бодро планировали отстроить жизнь заново. Жак ничем подобным не занимался.