Самуил Лурье - Полдень XXI век 2009 № 04

Неприятность приключилась днём. Точнее, не одна неприятность, а целая зловредная череда. Выспавшись и с удовольствием отобедав жёниным борщом (чтобы как-то обеспечить будущее семье и одержимому вдохновением безденежному ваятелю, супруга спешно продала родительский дом в деревне Лыткино), сытый Матвей Иванович отправился по точкам с ведром раствора. Он вознамерился зацементировать основания под всеми бюстами и головами, чтобы наверняка застраховаться от повторения Лущихинского овражного синдрома.

Но как раз во время работы над постаментом Иосифу Виссарионовичу на него напали четверо идущих с митинга хорошо одетых оголтелых тёток с трёхцветными флагами. Обозвали краснокоричневым, потребовали ради свободы и демократии убрать глиняного душегуба и, получив в ответ от Венчальникова проповедь о необходимости сохранения в памяти народа всей исторической правды целиком, отлупили скульптора древками знамён.

Устав бороться за демократию, но пообещав возвратиться с бульдозером, фурии оставили место схватки. Вздрюченный Матвей Иванович переместился в парк к голове Никиты Сергеевича Хрущёва. Здесь его уже поджидали несколько мордоворотов в чёрных рубахах. Внимательно изучив белобрысую внешность автора и огорчившись отсутствием в ней цыганско-еврейских черт, парни всё-таки ради профилактики умело наваляли Венчальникову по физиономии и по почкам, наказав на прощанье в тот же день убрать из общественного места ненавистный лепной портрет Егора Гайдара. Пытаясь подняться, упираясь в бордюр локтями и мельтеша каблуками по влажному газонному чернозёму, скульптор попробовал объяснить ультрапатриотам, что перед ними вовсе не Гайдар, но дыхание ещё не восстановилось и объяснения не произошло.

Нужно ли говорить о том, что Матвей Иванович, перепачканный землёй, с разбитым носом, с оторванным рукавом, отказался от просмотра и фундаментной доработки других изваяний. Но, доплетясь до центральной площади, он не мог не остановиться, чтобы передохнуть возле собственноручного, мощного, будто вырастающего из бетонных плит, торса Петра Великого.

Тут-то его и повязал ОМОН, вызванный Свиридом Петровичем. Местный руководитель культуры до глубины души был возмущён как самоуправством доморощенного скульптора, так и его упорным нежеланием дать хоть какую-нибудь взятку. Всё время экзекуции Свирид Петрович величаво провёл у широкого окна второго этажа, скрестив руки на груди и сурово наморщив широкий лоб, плавно переходящий в блестящую лысину.

Выйдя из больницы, Матвей Иванович предстал перед земляками посвежевшим, приободрённым. Только настороженность мелькала во взгляде чуть чаще обычного да островок не-сбриваемой соломенной щетины вокруг бородавки на левой щеке вдруг сделался седым.

Взяв пакет с лишней одеждой подмышку, Венчальников прогулялся по городу, но ни одного из установленных далёкой уже весной творений на месте не обнаружил. Дома ждала жена, незамедлительно надувшаяся за то, что супруг не заметил сделанную накануне его выписки дорогую причёску с меллированием. А муж даже не выпил выставленный стопарик — он сидел, задумчиво играл желваками и профессионально разминал хлебный мякиш. Понятливая Верка оценила эту паузу не меньше, как в цену глыбы разорительно-чёрного гранита два на метр на полтора. Но в этот раз внезапно ошиблась.

Муж встал, ушёл в Вовкину комнату, долго гремел там ящиками и игрушками и вернулся за стол с пыльным, подаренным на восьмилетие сыну микроскопом. Пытаясь что-то объяснить напрягшейся жене, Матвей Иванович беззвучно поводил острым кадыком вверх-вниз, помотал в воздухе растопыренной пятернёй.

— Что, Тёма? — попыталась угадать она, сразу отмякнув и простив за проявленное невнимание к причёске.

— Ты не думай! — гортанно изрёк супруг и потряс микроскопом. — Они там возомнили все! А мы им покажем!

— О, господи, твоя воля! — заранее испугалась Вера и села.

— Их мало, а нас много! Мы добром и искусством растлим их проклятую идеологию! Я предупреждаю, грозно предупреждаю: растлим всю эту политическую мафию! Они сейчас радуются, а мы не дремлем — мы тлим и грозим!

Выговорившись, он победоносно взглянул на спутницу жизни сверху вниз, а она только и смогла пролепетать:

— Тёмочка, может, щичек поешь?..

— Потом, это потом… — Он осмотрелся в кухне. — Ты, Верка, это… Крупа есть?