Вячеслав Морочко - Явление народу

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Брат приглашал Марину Васильевну потолковать о политике. Хлопотунья Петровна в разговор не встревала, а довольно глядела, как близкие люди заедают умные мысли ее пирогами. Если речь, например, заходила о преждевременности всеобщего среднего образования, Марина Васильевна уверяла, что молодежь была раньше послушнее, проще и чище. "Тот, кто мало учился и тот, кто - на самой вершине познавания, одинаково видят безмерность неведомого и проникаются скромностью, - говорила она. - Наше среднее образование - это источник иллюзий: почти ничего не узнав, молодой человек полагает, что он образован." С одной стороны Иван соглашался: "Верно гутаришь: от "чересчур шибко грамотных" в армии - весь беспорядок." А с другой стороны возражал: "Но опять же, ты понимаешь, техника нынче понятия требует". Марина Васильевна понимала, что со своим семиклассным образованием он просто боится технических сложностей. - Умная техника, Ваня, как раз упрощает задачу солдата, - внушала она. - А выйдет машина из строя, - меняй целиком. Пусть в укромном местечке в ней ковыряются умники. Читала Марина Васильевна лишь о войне, гоняясь за мемуарами военачальников. И не терпела эстрадную новь. Особенным слухом не обладала, но, не делая из мелодии культа, часто мурлыкала про себя довоенные марши и песни военной поры. Сережу растила в суровости, приучала следить на порядком, стирать и утюжить нательные вещи: "Чтобы не вырос безруким, не угодил в подкаблучники". Тревожилась, подмечая у сына дурные привычки. Особенно злила "считалочка". На улице он считал все: транспаранты, чугунные урны для мусора, кошек, прохожих - отдельно хромых и носатых. Марина Васильевна видела в этом распущенность. Возмущала попытка мальчишки отгородиться от жизни: он взял себе моду просить: "Не мешайте мне думать" - Я те подумаю! - хлестала она его по щекам. - Я те отгорожусь от людей! Ты мне попляшешь на солнышке у всех на виду! Бездарь несчастная! Сын только хлопал глазами. Позже начал засиживаться в библиотеках. Мать упрекала: "Шляешься целыми днями? Дома дерьмом, что ли, пахнет?" Прислушиваясь к рассуждениям брата, Марина Васильевна любила порыться в военных журналах, скопившихся за Иванову службу. Влекло все знакомое по войне и по институтскому курсу. Однажды, застав Ковалевых за генеральной уборкой, узнав, что "макулатуру" собираются сжечь, выпросила кое-что для себя. Иван разрешил: "Ради бога, хоть все забирай!" Увезла номера "Военного зарубежника", позже ставшего "Обозрением", кое-что из "Советского воина", "Техники и вооружения". К этому времени Марина Васильевна сама получала по почте и "Звездочку", и журнал "Военные знания", числилась в активе читателей библиотеки Центрального Дома Советской Армии, завела себе книги для выписок и, заполняя значками атласы мира, не заметила, как втянулась в особое увлечение, отвечавшее ее уникальным наклонностям, бывшее в согласии с жизнью и невидимыми пружинами, управлявшими поведением, мыслями этой женщины и не только не противоречившее духу "сурового времени", но, поддерживая его, на равных соперничавшее с кампаниями за стерильность и образцовый порядок. Эстафету такого рода "священных войн", она приняла от матери, а в полную силу эти задатки раскрылись победной весной сорок пятого, когда из землянок зенитчиц переселили в казармы и дали постели с бельем. Понимая, что суровое время с победой не кончилось, она добилась, чтобы кубрик приборного взвода стал образцовым в бригаде. Образ "весенней казармы" светил как маяк - воплощение идеала порядка, к которому она продолжала стремиться и дома и в школе, найдя понимание у волевой директрисы, прямой, бледногубой особы с пучком на затылке - не устававшей твердить педсовету, что "суровое время налагает жесткие требования". Под знаком "сурового времени" директриса успешно боролась за чистоту в кабинетах, в учительских нравах, за незапятнанно чистое мнение о себе в РайОНО, и скоро вывела школу в ряды образцовых. К ним стали ездить за опытом из других городов. Только родители почему-то спешили перевести несознательных чад в обыкновенные школы, влачащие дни под знаком "доброго времени". Кроме общности взглядов на школьный порядок, иной, приятельской, близости у директора с "физиком" не было. Но однажды в субботу начальство тихонько сказало: "Голубушка, вот что..., вы приходите сегодня на чай. Буду ждать". В назначенный срок позвонила Марина Васильевна в нужную дверь. Ей открыл муж хозяйки -- женственно пахнувший, пухленький, в синем спортивном костюме. Уже собираясь снять плащ, она обмерла на пороге в гостиную: там в полусвете на тучных подушках лежала сама директриса. Волосы ниспадали свободно на плечи и грудь, отделяясь, колечками реяли в воздухе, липли к одежде, к паркету. Остекленевшей слезою светилась "заморская" мебель. Ранил сетчатку хрусталь. Оскорбляла "безумною" роскошью люстра. Бойкие ритмы хлестали по нервам. - Марина Васильевна, мы вас заждались! - сказала директор, пуская кольцо сигаретного дым. - Что это?! - в замешательстве гостья утратила голос. - Не задавайте лишних вопросов! Вешайте плащ и входите. - А как же "суровое время"?! - испуганно озиралась Марина Васильевна. - Душечка, вы о чем?! - изумилось начальство. - Но вы же всегда говорили: "Суровое время налагает жесткие ..." - здесь она потерялась в словах, упустила нить мысли. - Ну вы, как ребенок, честное слово! - сердилась хозяйка, - А ведь по возрасту, кажется, вы у нас самая старшая в школе... Пора уже знать наш народ: без "сурового времени" от него ничего не добьешься! Да раздевайтесь же! Будем пить чай! Марина Васильевна вдруг догадалась: ей просто морочили голову, а теперь приглашали морочить вместе другим. Потрясенная, она вышла, прикрыв тихо дверь... В понедельник школа узнала, что "физик" идет на "заслуженный отдых". Проводили Марину Васильевну летом, сразу после экзаменов. В актовом зале, алом от транспарантов, скрипучем от кресел с откидными сиденьями, протянутая рука директрисы повисла во время вручения грамоты в воздухе. После торжественной части Марину Васильевну сразу же пригласили в "большой" кабинет. "Голубушка, как понимать вашу выходку?" - Спекулянтам руки не даю! - отчеканила пенсионерка. - Это кто же, по вашему, спекулянт?! - подхватилось начальство. - Если муж торговый работник так уж ... - При чем здесь ваш муж!? - перебила Марина Васильевна. - Это вы спекулируете словами! Директриса облегченно вздохнула. - Ладно, - устало сказала она, - пусть это будет на вашей совести. Я вас прощаю.