Орсон Кард - Игра Эндера

И больше всего беспокоило Валентину то, что Питер говорил о грядущей катастрофе поразительно беспечно.

– Питер, у меня почему-то возникло ощущение, что ты думаешь обо всем этом как о золотом шансе для некоего Питера Виггина.

– Для нас обоих, Вэл.

– Питер, тебе всего двенадцать лет. А мне – десять. У них есть специальное слово для людей нашего возраста. Они называют нас детьми. И обращаются с нами, как с мышами.

– Но мы с тобой умеем думать лучше, чем обычные дети, не так ли, Вэл? Мы разговариваем совсем не как дети. И, самое главное, мы пишем не как дети.

– Наша дискуссия началась с угрозы убить меня. Питер, по-моему, мы отклонились от темы.

Ее охватило приятное возбуждение. О да, она писала куда лучше Питера. Они оба понимали это. Питер даже сказал однажды, что хорошо умеет находить у других черты, которые они ненавидят в себе больше всего, и шантажировать этим, тогда как Вэл легко отыскивает в людях те черты, которые людям нравятся, и льстит. Выражение циничное по форме и правильное по сути. Валентина кого угодно могла заставить согласиться с ее точкой зрения, могла убедить человека, что ему хочется именно того, чего ей надо. А Питер мог только заставлять людей бояться того, чем он хотел напугать. Когда он впервые объяснил все это Валентине, та не согласилась. Ей хотелось верить, что она выигрывает в спорах потому, что права, а не оттого, что умеет управлять людьми. Но сколько бы она ни говорила себе, что не хочет эксплуатировать других, как это делает Питер, ей все равно нравилось знать, что она способна влиять на взрослых, не только на их действия, но и на желания. Ей было стыдно получать удовольствие от этой власти, но время от времени она пользовалась ею. Чтобы заставить учителей, да и некоторых учеников, делать то, что ей хотелось. Чтобы убедить в чем-то мать или отца. Иногда ей удавалось даже внушить что-нибудь Питеру. И это было страшнее всего – она понимала Питера настолько, что могла залезть в его шкуру и посмотреть изнутри. В ней было больше от Питера, чем она решалась признать, даже тогда, когда отваживалась думать об этом. Пока Питер говорил, такие мысли крутились в ее голове… «Ты мечтаешь о власти, Питер, но есть область, где я много сильнее тебя».

– Я изучал историю, – сказал Питер. – Модели поведения людей, групп людей. Есть времена, когда перестраивается мир, и тогда все можно изменить, сказав одно-единственное нужное слово. Это сделал в Афинах Перикл, а потом Демосфен…

– Ну да, умудрились дважды развалить Афины.

– Перикл, допустим, да. Но Демосфен-то оказался прав насчет Филиппа…

– Или спровоцировал его.

– Ага. Вот это и делают историки: треплются о причинах и следствиях. Совершенно очевидно, что бывают периоды, когда мир шатается, и правильные слова, сказанные там, где их услышат, могут сдвинуть его туда, куда надо говорящему. Вспомни, например, Томаса Пейна, Бена Франклина, Бисмарка, Ленина.

– Это не совсем те случаи, Питер.

Теперь она возражала ему только по привычке, так как уже поняла, куда он клонит. Это было возможно. Да. Возможно.

– Я и не надеюсь, что ты поймешь. Ты все еще веришь, что в школе можно чему-нибудь научиться.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Питер. Значит, ты видишь себя Бисмарком?

– Просто я знаю, как внедрять идеи в сознание общества. Вспомни, Вэл, тебе приходит в голову хорошая идея, ты делаешь из нее красивую фразу и произносишь вслух, а через две недели или через месяц слышишь, как один незнакомый тебе взрослый повторяет ее другому такому же незнакомцу. А иногда ты слышишь ее по видео или ловишь в компьютерной сети.

– Я всегда думала, что слышала эти слова раньше и что мне только мерещится, как я их сочиняю.

– Ну так ты ошибалась. В этом мире только две, может, три тысячи человек могут сравниться с нами по уму, сестренка. Большинство из них как-то перебивается с хлеба на воду. Преподают, бедные ублюдки, или исследуют что-нибудь. И лишь немногие обладают реальной властью.

– И мы принадлежим к числу этих счастливцев.

– Смешно, как одноногий кролик, Вэл.

– Наверняка их достаточно в здешних лесах.

– И все они прыгают кругами.

Валентина вообразила картинку, прыснула и тут же разозлилась на себя за то, что сочла этот ужас смешным.

– Вэл, мы можем говорить слова, которые через неделю будет повторять весь мир. Мы можем. Сейчас. Нам не надо ждать, пока мы вырастем и сделаем карьеру.

– Питер, тебе двенадцать.

– Не-а, только не в компьютерной сети. Там я могу назвать себя любым именем. Да и ты тоже.