Роудс Мотегью - Руническая магия

- Быть может, добавил он, криво улыбаясь, мне тоже отведено всего лишь три месяца. Я могу установить дату по своему дневнику. Да, в Британском музее я был 23 апреля. Значит день смерти назначен на 23 июля. А теперь мне бы хотелось, чтобы вы самым подробным образом рассказали мне о том, что происходило с вашим братом за последние три месяца, если вы, конечно, в состоянии говорить об этом.

- Да, конечно. Все дело в том, что с ним происходили самые неприятные веши, как только он оставался один. В конце концов мне даже пришлось перебраться в его спальню. Тогда Джон немного успокоился, но довольно много говорил во сне. О чем? Будет ли умно вспоминать об этом сейчас, когда еще ничего не выяснилось? Думаю, что нет, но тем не менее расскажу вам кое-что другое: в течение этих недель ему два раза приходили необычные послания, оба с лондонским штемпелем и адресом Джона, напечатанным на машинке. В одном конверте была гравюра Бьюика (Томас Бьюик 1753-1828 знаменитый английский художник, изобретатель ксилографии), грубо вырванная из какой-то книги. На ней была изображена залитая лунным светом дорога и бегущий по ней человек, которого преследовал ужасный демон. Под ним были строки из "Сказания о Старом Мореходе" ( именно к этому произведению и была сделана иллюстрация) о человеке, который, однажды оглянувшись, Прочь идет, И головы не повернет, Ибо знает он, что грозный враг Путь ему преградит назад.

В другом конверте был календарь, которые обычно рассылают торговые агенты. Мой брат не обратил на него никакого внимания, но после его смерти я заглянул туда и обнаружил, что все листки после 18 сентября были вырваны. Вы, быть может, удивитесь, узнав, что он вышел в одиночестве из дома в тот вечер, когда его убили, но дело в том, что в последние десять дней своей жизни он был совершенно спокоен и перестал чувствовать, что его кто-то преследует.

На этом разговор и закончился, однако порешили они следующее:

Харрингтон был знаком с одним из соседей Карсвелла и решил взять на себя наблюдение за его передвижениями.

А Даннинг должен был в любой момент быть готовым к встрече с Карсвеялом.

Кроме того, они решили хранить руническую надпись в надежном, но легко доступном месте.

На этом они расстались. Следующая неделя, вне всякого сомнения, стала настоящим испытанием для нервов Даннинга. Незримая стена, которая выросла вокруг него в тот самый день, когда ему была подсунута бумажка в Британском музее, отсекла его от всего остального внешнего мира, да ему не от кого было и ждать помощь. Он был совершенно не в силах проявить хоть какую-нибудь инициативу и лишь с неизменным напряжением ждал в мае, июне и начале июля сигнала от Харрингтона. Но все это время Карсвелл безвыездно находился в Лаффорде.

Наконец за неделю до предполагаемого дня окончания его земного пути пришла следующая телеграмма:

Уезжает с вокзала Виктории во вторник вечером с пересадкой на паром.

Не опоздайте. Приеду к вам сегодня вечером.

Харрингтон Он действительно приехал вечером, и они составили план. Поезд уходил в девять, и последней его остановкой перед Дувром был Кройдон Вест.

Харрингтон должен был следить за Карсвеллом в поезде, а в Кройдоне встретиться с Даннингом и в случае необходимости вызвать его через дежурного под предварительно условленным вымышленным именем. У Даннинга, переодетого и изменившего свою внешность до неузнаваемости, на багаже не должно быть никакой бирки и никаких инициалов. И он, разумеется, ни в коем случае не должен забыть взять с собой листок с рунической надписью.

Я не в силах описать напряжения Даннинга, когда он стоял в ожидании поезда на платформе в Кройдоне. Ощущение опасности становилось все сильнее и сильнее, по мере того как тьма, окутывающая его все эти недели, постепенно рассеивалась. Это был зловещий знак. И если Карсвеллу и на этот раз удастся ускользнуть, надежды на спасение не останется. А Карсвелл мог запросто обвести их вокруг пальца. Может, он просто распустил ложный слух о своей поездке, а сам никуда и не собирался уезжать. Те двадцать минут, что Даннингу пришлось провести на платформе, спрашивая каждого проходящего мимо носильщика, когда же прибудет поезд, были одними из самых ужасных в его жизни. Наконец поезд прибыл, и в окне Даннинг увидел Харрингтона. Само собой, было важно ничем не выдать себя и не показать, что они знакомы друг с другом, поэтому Даннинг устроился в самом дальнем купе и перешел поближе к Карсвеллу и Харрингтону лишь, когда поезд тронулся. К счастью, пассажиров в вагоне было мало.