Майкл Муркок - Пёс войны и боль мира

Майкл МУРКОК

ПЕС ВОЙНЫ И БОЛЬ МИРА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Это случилось в год, когда ужасная судьба постигла сельчан и их детей и когда я, впервые встретив Люцифера, был ввергнут в ад, так как Князь Тьмы желал заключить со мной соглашение.

До мая 1631 года я командовал нерегулярными соединениями пехоты, в основном состоявшими из поляков, шведов и шотландцев. Я отделился от них после грабежа и уничтожения города Маглебурга, когда мы выступили на стороне армии католических мятежников под предводительством графа Иоганна Барклая Тилли. Тогда нам удалось получить небольшую добычу в оплату за трудную работу, которая удалась благодаря хитрости, заключавшейся в том, что мы пустили по ветру маленькие надувные шары, к которым были привязаны мешочки с порохом и город превратился в огромную пороховую бочку.

Мои люди, разгоряченные борьбой и готовые на любые подвиги, хотели и дальше сражаться на стороне мятежников, но им не нравилось обращение с ними самого Тилли, и было решиено с ним распрощаться. Армия Тилли, несмотря на свое мужество и отвагу, обладала скверным вооружением и оснащением, а изменений в этом не предвиделось. Нам же требовалась передышка. Тогда мы направились на юг, к подножию гор Гарца, где и хотели остаться на некоторое время. Со временем я заметил, что кое-кто из моих людей хочет получить несколько больше, чем вышло за компанию, причем за мой счет, и однажды ночью я оседлал коня и продолжил свое путешествие в одиночестве, захватив с собой при этом все продовольствие.

Но и после того как я оставил своих людей, долго не удавалось освободиться от ощущения смерти и опустошенности. Мир лежал при смерти и кричал от боли.

К полудню я проехал мимо семи виселиц, на которых висели трупы мужчин и женщин, миновал три колеса, где был распят мужчина и ребенок с вывернутыми плечами. Приближаясь к остаткам кола, на котором был сожжен бедняга (ведьма или еретик), я увидел белые кости, проглядывающие сквозь мясо и дерево, и обожженные огнем.

И не было ни одного поля, пощаженного огнем, каждый лес в нескольких местах тлел. На дорогах лежал черный след копоти от черного дыма, который, несомненно, появлялся в результате сжигания бесчисленного множества трупов в разграбленных деревнях, селениях, уничтоженных в результате обстрела и осады, и темным был мой путь, освещаемый только огнем сжигаемых деревень и аббатств. Дни были черными или серыми, независимо от того, светило солнце или нет: ночи были красными, как кровь, и белыми от бледной, как труп, луны. Все вокруг было мертво или при смерти. Все было в отчаянии.

Жизнь покидала Германию, и, возможно, весь мир-везде были только трупы. Иногда я замечал какое-нибудь оборванное существо, которое пересекало улицу передо мной, шатаясь и спотыкаясь. Часто это оказывалась старуха, и она умирала прежде, чем я подъезжал к ней.

На полях сражений даже сами вороны лежали мертвыми в остатках своих трупных пиршеств, еще с кусками гнилого мяса в клювах. Глаза их бессмысленно таращились в пустоту, а может быть и дальше, в бесконечность, где еще могла оставаться надежда.

И я начал подозревать, что сам я и мой конь остались единственными еще живыми существами только благодаря счастливой случайности или счастливой судьбе. Если у Господа и было желание уничтожить мир, то именно это сейчас происходило.

Я наловчился убивать с легкостью, изяществом, хитрой сноровкой, не сомневаясь. Мое коварство всегда было неожиданным и решительным, когда дело доходило до богатства или совершенствования воинского искусства. Часто я пытал, и сострадание не просыпалось во мне. Я знал, какие нужно предпринимать шаги, чтобы достичь своих целей вне зависимости, шел разговор о меркантильных интересах или о стратегических планах.

Я понимал, как надо успокоить жертву, подобно тому, как какой-нибудь пастух успокаивает козу. Я стал блестящим вором скота и зерна, чтобы моим солдатам было что есть, и чтобы они служили мне так долго, насколько это было возможно.

Я был действительно хорошим капитаном наемного воинства, рыцарем удачи, которому каждая опасность, будь то чума или оспа, даже не приходила в голову.

Я был капитан Ульрих фон Бек и, думается, мне улыбалось счастье.

Доспехи, которые я носил-шлем, нагрудный панцирь, поножи и перчатки,-были самвми лучшими, так же, как и просоленная потом рубаха, кожаные штаны и сапоги. Свое оружие я заимствовал у богатых людей, которых мне приходилось убивать: пистолеты, меч, кинжалы и мушкеты-все сработанное лучшими мастерами. А мой конь был рослым и выносливым и стоил дорого.