Иван Зеликов - Завтра Была Война

Бледно зелёный свет струился с потолка, абсолютно не раздражая глаз, и от этого было всё равно, свет ли это или уже тьма, словно пациентов заранее готовили к переходу в мир иной, да так, чтобы они этого даже не заметили. Точно такие же салатовые шершавые, и абсолютно голые стены, однообразие которых лишь частично скрашивала полупрозрачная дверь. А строгую линейность и симметричность прямых углов комнаты, пытался нарушить единственный букет цветов, вставленный прямо в одно из углублений стола, являвшегося в комнате единственной мебелью, если не считать кровати, на которой лежал Раджан и небольшого пуфа, практически невидимого под столом. Раджан никогда в своей жизни не лежал в больнице, так что о быте военных госпиталей или частных клиник знал в основном по книгам и фильмам. И что теперь поразило его больше всего, так это отсутствие запаха лекарств, на который наиболее часто делался акцент в описании любых врачебных заведений. В палате вообще не было абсолютно никаких запахов, так что временами Раджан невольно подносил к лицу руки, чтобы проверить, не лишился ли он ещё обоняния. Да лучше бы уж пронзительный запах спирта, терпкий камфары, приятный мятый аромат, чем такая пустота, лишающая человека пятой части чувств. Он бы даже согласился нюхать гниющие бинты пополам с кровью и гноем, а заодно слышать стоны тяжело раненых, так хоть понимаешь, что вокруг есть другие люди, которые страдают, вероятно, больше чем ты, и ощущаешь радость от сознания собственного существования. А здесь сознание одиночества давит слишком сильно. Ни один звук не доносится из-за двери, а из людей он может видеть лишь молоденькую медсестру, которая иногда заглядывает в палату, да и то выбирает время сна, совсем как тогда при испытании каменным мешком в той далёкой другой индийской жизни. Может именно потому его гнетёт обстановка, и чувство одиночества не оставляет практически ни на минуту, что раз в жизни ему уже пришлось испытать его в полной мере. Другим такого не доводилось, и они чувствуют себя в больнице более чем комфортно, если такое слово применимо к положению больного. Впрочем, вроде бы он должен быть привычен к такой изоляции. Ведь, когда сидишь на самом краю горной террасы, на которой в незапамятные времена вознёсся ввысь монастырь, утверждая превосходство человеческого разума над тупой силой стихий, ни один звук из долины не достигает твоего уха, и запахи не могут держаться в разреженном горном воздухе. Можно часами наблюдать за восходом и закатом солнца, за игрой его лучей на гранях гигантских кристаллов-ледников. Можно думать о многом, черпая мысли прямо из ветхих стен, что впитали в себя мудрость десятков веков и сотен поколений. А можно, если очень постараться, прямо от ещё более древних солнца и неба, гор и ледников, от того, что на разных языках и у разных народов зовётся по-разному, но обозначает неведомую силу, заставляющую вселенную жить и изменяться, дающей право на движение, право на жизнь, право на мысль. А вот стерильные стены больницы, стерильный, лишённый всяческой жизни воздух, так и сочатся невыплаканными страданиями, заглушенной с помощью стимуляторов болью, непрочувствованным испугом. Да по-другому и быть не могло, ведь человек, совсем недавно считавший себя разумным существом, свободным созданием, чуть ли не властелином всего сущего, вдруг терял здесь власть даже над собственным телом. А что может единый разум, без тела, которое его порождает. Раджан зевнул и поймал себя на том, что каждый день к нему приходят эти размышления, и каждый раз он додумывается до одного и того же вывода. Похоже, что однообразность обстановки, которая не изменилась с самого первого дня его здесь пребывания, направляет поток мыслей в одно и то же русло. Вот и сейчас он начнёт вспоминать, как он тут очутился.

Всё произошло в тот день, когда они с Фелис ездили на странный митинг, ей богу, лучше бы они этого не делали. Очнулся он тогда около какой-то заброшенной заправочной станции, которую то ли не успели демонтировать, то ли ещё не восстановили. В условиях нефтяного кризиса сжигать бензин стало нерентабельно, так что автозаводы быстро перевели всю свою продукцию на универсальные топливные элементы, которые стоили дёшево и заряда которых хватало на долгий срок. Тогда бензоколонки стали неактуальны и их быстро демонтировали в черте города, заменив другими полезными учреждениями, предоставив особо любящим древний вид топлива, покупать бензин канистрами в магазинах по баснословным ценам. Однако ещё долго стояли вдоль дорог покинутые здания, которые нечем было заменять, а ликвидация стоила лишних расходов. Потом же построили нефтевышку в Тихом океане, а пришедшая вместе с тем нелепая мода затребовала от респектабельных людей, в качестве дополнительного индикатора их веса в обществе, ездить на бензиновых автомобилях. Это вновь подняло спрос на этот продукт ректификации, а некоторые заправки были реанимированы, чтобы и в дальних путешествиях, если такие случались, железные кони богатых американцев не чувствовали голода. Раджан огляделся по сторонам, но так и не смог сообразить, каково будущее этого хранилище крови Земли. Давно прошли те времена, когда по ржавчине на металлических частях и по облезлой краске можно было судить о запущенности объекта. Современные сплавы были коррозиеустойчивы, а красители, добавляемые в пластики не теряли своей яркости многие годы. Лишь кучи свежевырытой земли свидетельствовали о том, что здесь ведутся какие-то работы, которые были приостановлены на выходные, а в понедельник ещё не успели начаться, так как только недавно взошло над горизонтом… Тут Раджан понял, что думает совсем не о том, что нужно, ведь ему в сущности плевать на эту заправочную станцию, а вот события сегодняшнего утра воскресить в памяти не помешало бы. Он присел, прислонясь спиной к тёплому нагретому солнцем боку здания, зажмурил глаза, предоставляя солнечным лучам спокойно разгуливать по лицу, и начал вспоминать, хотя гудение в голове и мешало как следует сосредоточиться. Итак, судя по часам, сейчас почти семь утра понедельника, а находится он примерно в десяти километрах от города, если намётанный глаз не подводит. Итого, сюда он попал на машине, хотя и не помнит этого. Кстати, вон из-за угла виднеется часть кузова, значит, доехали до сюда и все пассажиры разбежались в разные стороны, чтобы замести следы, а так как он не мог бежать, то его просто уложили на землю. Так значит, их преследовали, или впереди была засада. Да, теперь он вспомнил, вертолёт, фигуры в энергетической броне, мечущиеся на фоне импровизированного ядерного взрыва, и паника, беспричинный страх, который, казалось, живёт в тебе самом и от которого нельзя убежать, как ни старайся.