Игорь Борисенко - Вариант Ангола

— Куда?

От неожиданности я отдернул руку — и только потом понял, что повариха обращается не ко мне. Она смотрела куда-то мне за спину:

— Не видишь, закрыто!

— Успокойтесь, гражданочка. Я сюда не завтракать пришел.

Я обернулся.

К столу подошел молодой человек в шинели и фуражке.

— Товарищ Вершинин?

— Именно, — я поднялся.

— Здравствуйте, я лейтенант Вейхштейн, — он протянул мне руку. — Владимир.

— Александр Вершинин… Саша. Впрочем, вы это уже знаете.

Лейтенант оказался довольно плотно сбитым парнем среднего роста. Темные, чуть курчавые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб, голубые — хм-м, немного странно при такой фамилии, но чего в жизни не бывает? — умные глаза внимательно и цепко изучали меня. Хотя он и служил в самом что ни на есть тыловом городе, почему-то сразу чувствовалось, что он здесь отнюдь не "отсиживается".

— Да вы кушайте, я подожду, — сказал Вейхштейн после короткой паузы, и сел на скамейку напротив меня.

Я кивнул на блюдечко.

— Поделим?

— Нет, спасибо. Я только что из дома, а мать голодным не выпустит, вы же понимаете.

Повариха, поняв, что Вейхштейн оказался тут отнюдь не случайно, удалилась на кухню, напоследок сказав, что грязную посуду можно оставить на столе.

— Мне сказали, что самолет уже ждет, — сказал я, сосредоточенно лупя яичко.

— Это хорошо, — кивнул Вейхштейн. — Саш, может, сразу на "ты"?

— Я — "за". Как я понимаю, работать вместе нам придется достаточно долго, так что ну их, эти формальности…

— Кстати, ты знаешь, куда мы сейчас летим?

— Ну, путь долгий, — сказал я. — Иркутск, Чита, Хабаровск… А конец маршрута в Елизово, это аэродром близ Петропавловска.

Вейхштейн присвистнул.

Четверть часа спустя, поблагодарив повариху Надежду и попрощавшись с капитаном Лукиным, мы уже шли к самолету.

Владимир Вейхштейн,

17–25 сентября 1942 года.

В который раз поворачиваясь с боку на бок на жестком топчане, я ожесточенно зевал, словно надеясь таким образом вернуть запропастившийся куда-то сон. Главное, буквально час назад, когда мы сидели в доме культуры и смотрели фильм, я просто валился со стула, так хотел на боковую. Даже фильма не запомнил — ни названия, ни кто играл. А пока пришел, почистил зубы и лег спать в "нашей казарме", сон как рукой сняло. Снова начал вспоминать, как летели сюда и все остальное.

Вспоминал, как утром пятнадцатого сентября самолет с натужным ревом оторвался от взлетной полосы аэродрома на Каштаке и пополз вверх. Недолго пролетев над городом, вдоль Томи, он полого повернул прочь от него, куда-то на юго-восток. А у меня в голове застыли картины: пляж на речке, у моста, где мы купались в жаркие июльские дни, старая церковь на высокой горе, тенистые улицы со старыми, еще купеческими домами с резными наличниками на окнах… Тогда я еще не знал, что меня ждет, но в голове настойчиво билась мысль: не вернусь сюда больше, не вернусь!

Никогда бы не подумал, что всего за пять лет можно привыкнуть к городу, как к родному. Из Москвы уезжалось по-другому, тогда у меня не было особого страха перед неизвестностью. Тогда я думал — ненадолго уезжаю, на время. Или теперь все изменилось из-за того, что я стал чуть старше?

Кое-как успокоившись, я пытался смотреть в иллюминатор. Все-таки, впервые лечу на самолете, да и путешествий у меня на счету было немного. Как-то ездил в Крым летом, отдыхать, в другое лето к дяде в Киев — да потом переезд из Москвы в Томск, вот и все. Но это на поезде, а тут на крылатой машине, как какой-нибудь герой или важный человек. Облаков было немного и землю под крылом было прекрасно видно. Как будто карта, ей-богу! Узенькие дорожки, ровненькие поля, речки вьются и на солнце блестят просто нестерпимо. Самолет забрался не очень высоко и мерно гудел. Мы с моим спутником сидели сзади, около двери, потому что больше сидений нигде не было, зато стояли ящики и канистры, лежали здоровенные брезентовые мешки. Вершинин сначала что-то перебирал в своем багаже, поглядывая на меня с легкой улыбкой — как же, он ведь уже старый "летный волк"! Потом, когда мне слегка наскучило пялиться в окно, пришло время разговора.

Человек он был, видимо, общительный и добродушный. Это я понял еще в столовой, когда он мне стал предлагать вместе с ним покушать, а когда я отказался, был немного озадачен. Значит, привык с людьми по-простому, сразу сходиться, и если не получается, считает, что сам делает что-то не так. Если не обидчивый — это хорошо, потому как сам я довольно вспыльчив, и двум таким рядом ужиться будет ох как трудно! С виду он на меня совсем не похож: волосы светлые, лицо круглое, улыбается часто. Разве что роста примерно такого же.