Клиффорд Саймак - Туда и обратно

«Всего лишь несколько часов назад я шел по пыльной дороге, спускающейся с холма, в двадцатом столетии, собирая белую пыль на свои башмаки, — думал Саттон, — и остатки этой пыли все еще на моих башмаках».

И воспоминание его о той дороге и всем остальном все еще держалось в его сознании.

«Память и эти пылинки — все, что связывает меня с прошлым».

Он достиг холмов и начал подниматься на один из них. Воздух был очень чистым и свежим, пропитанным ароматом лесных цветов и сена. Ашер поднялся на самую вершину холма и остался там, вглядываясь в окружающую его темноту ночи. Где-то очень близко от него кузнечик начал осторожно настраивать свою скрипку. Из болота доносился звук приглушенного лягушачьего кваканья. В темноте прямо перед собой он услышал плеск ручья. Он как будто разговаривал с деревьями, с травой на берегу и склонившимися над ним в дремоте цветами, пробегая мимо них.

«Мне хотелось бы остановиться, — говорил ручей, — остановиться и поговорить с вами, но я не могу. Понимаете, мне нужно спешить, к какому-то неведомому месту, и я должен туда добраться».

«Он такой же, как и человек, — подумал Саттон. — И человека что-то гонит вперед и вперед. Человека подгоняют обстоятельства и необходимость, а также амбиции других беспокойных людей, которые не позволяют ему остаться в покое».

Он не слышал звука, но почувствовал, как чья-то рука, большая и сильная, схватила его и как бы выдернула с пешеходной дорожки. Извиваясь, он пытался освободиться от этого захвата. В это время он увидел неясный черный силуэт человека, схватившего его. Саттон сжал кулак и ударил в направлении, где, как он предполагал, находилась голова этого человека, но промахнулся. Затем нападающий ударил его в пах, и Ашер согнулся. Его рванули за ноги, и он упал лицом вниз.

Он поднялся и где-то справа услышал мягкое щелканье скорострельных ружей и боковым зрением уловил яркие огоньки в ночи.

Затем откуда-то появилась рука и закрыла ему рот и нос.

«Порошок», — подумал он, ощутив странный незнакомый запах. И после этого он уже не слышал звуков стрельбы, лягушачьего кваканья и журчания ручья в лесу.

Саттон приподнял веки. Он лежал на кровати. Из открытого окна веяло прохладой. Комнату украшали фантастические настенные росписи, и ее всю заливало солнце. Ветерок приносил запах цветов и счастливое пение птиц.

Саттон медленно вобрал в себя все явления и предметы, находящиеся в комнате. Все оказалось незнакомым. Незнакомая мебель, сами очертания комнаты. Зеленые, пурпурные или оранжевые обезьяны, изображенные в натуральную величину, носились одна за другой по волнистой желтой лиане, служившей бордюром. Сознание Саттона медленно скользило по следу времени, приведшего его в эту комнату.

Были люди, стрелявшие в темноте. И была рука, которая зажала ему рот и нос.

«Меня усыпили, — подумал он, — и похитили. А перед этим я слышал кузнечика, и кваканье лягушки, и шум ручья с журчанием бегущего по склону холма к какой-то своей цели. А еще раньше существовал человек, сидящий напротив меня и рассказывающий о корпорации, о мечте и плане, который стоял перед этой корпорацией.

Фантастический план, — продолжал говорить себе Саттон. — В этой наполненной солнцем комнате сама идея казалась чистой фантазией… которая заключалась в том, что человек направится не только к звездам, но и к другим Галактикам. Но в этом-то было и величие, чисто человеческое величие. Когда-то фантазией являлась сама мысль о том, что человек оторвется от планеты, на которой родился. Было время, когда считалась фантазией мысль, что человек выйдет за пределы Солнечной системы и направится через чудовищные пространства, представляющие собой ничто, к другим звездам.

Но в Треворе чувствовались сила и убежденность. Этот человек знал, куда он идет, почему он туда идет и что нужно сделать для того, чтобы добиться этого».

— Указания и декларированная Судьба, — проговорил вслух Саттон. — Вот, что нужно для этого. Вот, что необходимо. Человек станет великим, и он станет богом. Концепция жизни и мысли, которые были рождены на Земле, станут концепциями всей Вселенной, этого хрупкого пузыря в пространстве и времени, в океане мистических явлений. И в этот океан человеческий разум проникнуть не может. И все же когда-нибудь человек доберется до высшего своего предела и сможет проникнуть и туда тоже.

В углу комнаты стояло зеркало, и Саттон увидел в нем отражение нижней половины своего тела, распростертого на постели и обнаженного. На Саттоне оставались только трусы. Он пошевелил пальцами и проследил за их отражением в зеркале.