Артур Кларк: Песни далёкой Земли

Действительно, понадобилось около ста лет электронного писка и щебета, прежде чем творцы овладели нынешними безграничными возможностями. Технология и искусство вновь успешно воссоединились. Новые композиторы не превзошли Бетховена или Баха, но приблизились к ним.

Легионам слушателей концерт напоминал о неизвестном — о том, что принадлежало Земле. Медленный звон громадных колоколов, поднимающийся, подобно невидимому дыму, над шпилями древних соборов; звучащее на забытых языках монотонное пение упрямых лодочников, гребущих домой на закате против приливной волны; песни воинов, идущих на последнюю битву; приглушенный ропот десятков миллионов голосов в просыпающихся на заре больших городах; холодный танец северного сияния над бесконечными морями льда; рев могучих двигателей, уносящихся к звездам. Все это было в музыке, что рождалась в ночи, — песни далекой Земли, пронесенные сквозь световые годы…

В качестве завершения постановщики выбрали последнюю великую симфонию, написанную в годы, когда Таласса утратила связь с Землей. Собравшиеся слышали ее впервые. Но главная тема, тема океана, особенно подходила к моменту. Живший столетия назад композитор вряд ли пожелал бы большего, знай он, какое воздействие произвел его шедевр.

«…Я писал «Плач об Атлантиде» почти тридцать лет назад. Определенных мысленных образов во время работы не возникало; меня интересовали не конкретные сцены, а эмоциональные реакции; хотелось выразить в музыке ощущение тайны, грусти, чувство непреодолимой потери. Я не пытался изобразить звуковой портрет разрушенных городов, населенных только рыбами. Но когда звучит «Lento lugubre», пусть даже в голове, как сейчас, происходит странное…

Все начинается на сто тридцать шестом такте. Серии аккордов, нисходящих до самого нижнего регистра органа, впервые встречаются с лишенной слов арией сопрано, поднимающейся выше и выше из глубин… Как вам известно, я построил тему на песнях больших китов, могучих менестрелей моря. Мы слишком поздно заключили с ними мир… Композиция создавалась для Ольги Кондрашиной. Никому другому не под силу исполнить эти пассажи без помощи электроники.

Начинается вокальная линия, и я словно попадаю в иную реальность. Стою на большой городской площади, такой же широкой, как площадь Святого Марка или Святого Петра. Вокруг полуразрушенные здания, похожие на греческие храмы, и опрокинутые статуи, опутанные медленно покачивающимися зелеными водорослями. Все покрыто толстым слоем ила.

Поначалу площадь пуста; затем появляется нечто пугающее, волнующее… Не спрашивайте, почему я всегда вижу это будто в первый раз.

В центре небольшой холмик. От него во все стороны расходится узор из линий. Не разрушенные ли это стены, частично погребенные илом? В их расположении нет смысла; я не сразу понимаю, что холмик… пульсирует.

Мгновение спустя замечаю два огромных немигающих глаза. Уставились на меня, не шевелятся.

Больше ничего не происходит. Жизнь здесь замерла шесть тысяч лет назад, в ту ночь, когда рухнул барьер, преграждающий путь воде, и море хлынуло через Геркулесовы столбы.

«Lento» — моя любимая часть. Однако я не решился бы завершить симфонию на столь трагической и отчаянной ноте. Потому возник финал, «Возрождение».

Знаю, Атлантида Платона не существовала и потому не могла погибнуть. Она навсегда останется идеалом, мечтой о совершенстве, целью, вдохновляющей людей всех поколений. Ради них симфония заканчивается торжественным маршем в будущее.

Обычно его воспринимают как образ восстающей из волн Новой Атлантиды. Это чересчур буквальная трактовка; для меня финал изображает освоение космоса. Такое прочтение завораживает и порабощает. Ушли месяцы, прежде чем я избавился от навязчивой темы. Проклятые пятнадцать нот звучали в голове днем и ночью…

Сейчас «Плач» существует отдельно от меня. Он обрел собственную жизнь. Когда Земли не станет, звуки будут мчаться к галактике Андромеды, передаваемые на мощности в пятьдесят тысяч мегаватт из кратера Циолковского.

Через сотни тысячелетий его перехватят — и поймут».

— Мы всегда делали вид, будто ее нет, — сказала Мирисса. — Хочется посмотреть хотя бы раз.

— Ты же знаешь, капитан Бей не разрешает посторонним посещать корабль, — помолчав, ответил Лорен.

Она была в курсе и понимала причины запрета.

Талассиане сперва обижались, но в конце концов поняли: экипажа «Магеллана» едва хватает на повседневные дела. Устраивать экскурсии для гостей нет времени. К тому же, по статистике, один из пятнадцати человек, не привыкших к отсутствию гравитации, испытывает в таких условиях недомогание. Нянчиться со страдальцами, забредшими в отсеки без искусственного притяжения, тоже придется команде. Потому даже президенту Фаррадайну тактично отказали в визите.