Дэвид Джерролд - Ярость мщения

— Фостер, — тихо произнес Томми. — Я не хочу возвращаться к Фостеру. Он затаскивал меня в постель и делал мне больно. Я кричал, и он кричал и обещал, что больше не будет этого делать. Но делал.

Алек не шевелился, но я ощутил, как он напрягся и внимательно слушает. Я опустил на него глаза. Он прижимал к себе медведя — маленькая копия меня самого. Неужели он снова уходит в себя? Я почувствовал, как сильно сжимаю его, и ослабил руки. Может, он тоже отпустит своего медведя? Интересно, не придавливаем ли мы его все скопом? Может быть, ему необходимо свободное пространство, чтобы шагнуть навстречу нам? Я не знал. Что, если мы ошибаемся? Я погладил Алека по голове и легонько поцеловал в макушку.

— Все это очень страшно, таких страшных вещей я еще не слышал, — сказал я. И сказал абсолютно искренне. Все, что мог придумать я, не было страшнее того, что пришлось пережить этим детям. Но я лишь слегка царапнул самую поверхность. Дальше этого предела они меня просто не допускали. — Хорошо, — сказал я. — Теперь я хочу, чтобы вы знали: бояться — нормально. Иногда действительно происходят вещи, которые пугают. Ничего ужасного в том, чтобы их пугаться, нет. Но иногда мы носим в себе страх еще очень долго после того, как страшные вещи уже исчезли. И знаете что? Мы забываем закричать. А это необходимо. Когда я дам знак, но не раньше, мы все закричим и зашумим, как будто нам страшно, как будто мы перепуганы до смерти, договорились? Все готовы? У всех есть что-нибудь страшное, о чем можно думать? Отлично, тогда закройте глаза, если хотите, и испускайте все испуганные звуки, какие можете.

Низкий стон, всхлипы, плач на высокой ноте, визг, крики, хныканье.

Целая симфония. Какофония. Хор мучительных криков.

Изливающиеся эмоции были невероятно черными и неистовыми, они кипели и бурлили, как вулкан. Страх становился все более и более мучительным, словно забивали ледяной кол в позвоночник, в сердце и в основание черепа, и он выходил наружу со стонами, криками, вздохами, визгами…

Они становились все громче и громче, и мне начало казаться, что мы сходим с ума…

А потом, очень быстро, рев ослаб, поколебался, на какой-то миг собрался с новыми силами, а затем — пресытился, захлебнулся, истратил себя, истощился — и пошел на убыль. Первыми замерли визги и крики, а потом, словно испугавшись сами себя, стали затихать и рыдания, лишь то там, то здесь в круге слышалось тихое всхлипыванье.

Я обвел всех взглядом. Дети выглядели ошеломленными, оцепеневшими, испуганными, измученными.

И в то же время — более живыми, чем когда-либо. Словно рассылалась стена бесчувственности, за которой они прятались.

— Я не хочу больше играть в эту игру, — заявила Холли. — Она неинтересная.

— Мы почти закончили, — успокоил я ее. — И обещаю тебе, что последняя часть будет намного интереснее.

Дети очень нервничали. Следовало поспешить.

— Хорошо, слушайте. Мы почти добрались до конца. Осталась только одна вещь. Я хочу, чтобы вы опять закрыли глаза и снова притворились. Только на этот раз притворитесь, что вы — самая страшная вещь в мире, что все боятся вас, все чудовища, и плохие люди, и те, что прячутся в темноте, — все вас боятся! Закройте глаза и представьте, что они улепетывают от вас во все лопатки, только для этого вы должны испугать их, хорошо? Готовы? Пусть все будут большими, сильными и страшными и пугают всех плохих чудовищ в мире. Ну, давайте!

Этот звук был самым громким — и самым радостным, Бетховен позавидовал бы такому вдохновенному хору. Он был нестройный, и прекрасный, и отвратительно громкий, и я любил каждый звенящий децибел его вызова.

— Злитесь на чудовищ! — кричал я. — Скажите им, что вы о них думаете. Велите им убираться ко всем чертям! Скажите им, пусть подавятся сами собой!

Пожалуй, я и сам немного увлекся, но дети не возражали. Они смеялись, и кричали, и ликовали, и вскоре уже прыгали — растворяясь в смехе, и в счастливых слезах, и в объятиях, и в поцелуях, и в глупо-грустных улыбках, и все было прекрасно, и какой-то миг они почти что выглядели нормальными детьми.

Они выглядели даже счастливыми.

Мы обнимались, и смеялись, и кончили тем, что попрыгали в бассейн и устроили самое грандиозное морское сражение в мире, и это была самая счастливая летняя ночь в моей жизни — и в их тоже.

Я ухмылялся, как шизофреник, от удовольствия. Это сработало. Я справился!