Дэвид Джерролд - Ярость мщения

Алек кивнул.

— Ну, давай. Спрашивай.

Алек отвернулся и склонился над дырой в шее игрушки. Я ждал, но, вероятно, его медведь не отличался болтливостью.

— Отлично. — Я выпрямился и обратился ко всем: Мы неплохо размялись. Теперь закричим по-настоящему. Теперь давайте кричать по-настоящему. Пусть они нас услышат — там, в большом доме.

На этот раз дети вложили в крик всю душу. Как только они поняли, что не возбраняется вывернуть наизнанку легкие, были отпущены все тормоза. Я заметил, что со стен посыпалась штукатурка, а на некоторых деревьях за окном кора пошла пузырями.

Я дирижировал рукой, как пропеллером, чтобы крик не ослабевал как можно дольше. Лица детей покраснели я лоснились. Все они подпрыгивали от возбуждения и орали изо всех сил. Отлично! Мне было нужно, чтобы они достигли пика возбуждения непосредственно перед тем, как выдохнуться. Требовался еще один хороший крик.

— Прекрасно, это то, что надо. Еще разок, последний, — распорядился я. — Самый главный.

Бросив взгляд на Алека, я увидел, что он кричит. Сначала мне показалось, что все идет хорошо и наконец-то удалось заставить его издать хоть какой-то звук. Но потом сообразил, что малыш, уронив медведя, заходится в самом настоящем шоке.

О-хо-хо…

Инстинктивно я обхватил его и крепко прижал к груди. Он задеревенел и никак не мог остановиться. Напротив, вопль его становился все неистовее, неистовее и неистовее. Он не слышал меня и не мог прервать свой крик. Остальные дети понемногу утихомирились и смотрели на Алека и меня. Лица были озадаченны, неуверенны. Что это, тоже элемент игры? Я дал сигнал Маленькой Айви — описал пальцем круг в воздухе, мол, пусть еще немного покричат — и вышел на улицу с по-прежнему кричащим Алеком на руках. Широкими шагами я пересек темную лужайку, сбросив на ходу туфли, и, подойдя к бассейну, не останавливаясь, шагнул прямо в воду вместе с малышом.

Мы вынырнули, ловя ртом воздух. Правой рукой я по-прежнему держал Алека, загребая по-собачьи и колотя по воде как сумасшедший. Мальчик все еще пытался кричать, но, совершенно застигнутый врасплох, в основное кашлял и отплевывался..

— Все хорошо, Алек, все просто прекрасно. Я люблю тебя, маленький. Ты все сделал правильно. Просто ты забыл, как надо остановиться.

Он сердито посмотрел на меня, но я обнял его и крепко поцеловал. Тут Алек обозлился по-настоящему. Злость хорошая примета. Она гораздо лучше безразличия. Этот человек, по крайней мере, живет. Я поплыл с ним к мелкому концу бассейна, где была лесенка.

Когда мы вернулись в большую комнату, с нас обоих текло ручьями, я смеялся, а Алек безуспешно пытался прийти в себя. Он и сердился на меня, и в то же время не хотел отпускать. И еще ему хотелось снова закричать, а вот бассейн его не привлекал.

Маленькая Айви уже заворачивала нас в полотенца Такое случалось и раньше — время от времени кто-нибудь получал сеанс водной терапии. Близость бассейна была одной из причин, почему мы проводили игры в главном вестибюле.

Мы сняли с Алека мокрую одежду, и он сидел голый, завернувшись в три больших толстых полотенца. Где-то были и купальные халаты, но Маленькая Айви не нашла их. а останавливать игру было нельзя.

Дети по-прежнему образовывали круг, только теперь они сидели на полу, а Маленькая Айви для пущей таинственности притушила свет. Ради безопасности я посадил Алека к себе на колени.

— Хорошо, — сказал я. — А теперь давайте вспомним о самом печальном на свете. Я начну. Самое печальное на свете — это добрый старина Вэг, оставшийся без ужина. Разве это не ужасно?

Некоторые с серьезным видом закивали. Многие любили старика Вэга. Я задал вопрос: Кто может придумать что-нибудь еще более печальное?

Одна маленькая девочка подняла руку: — А если все останутся без ужина?

— Хорошая мысль, — одобрил я. — Это намного печальнее. А что еще хуже?

Один из подростков предположил: — Все останутся без ужина, потому что не будет никакой еды?

— И никто не знает, где моя мама, — добавил маленький Тоби-Джой Кристофер.

Следовало быть предельно осторожным с этим упражнением, так как мне не хотелось, чтобы они раньше времени перешли в следующую стадию. Я быстро сказал: — О да, это ужасно печально. Господи, как это печально, мне даже хочется плакать.

Я закрыл лицо ладонями и притворился, будто плачу. Алек удивленно смотрел на меня.

— Но давайте подумаем о еще более печальных вещах, — предложил я. — Кто может вспомнить что-то еще более печальное?