Константин Мзареулов - Звёздный лабиринт

— И что потом? — тихо спросила Диана.

— Потом нам с Самойловым дали возможность уехать, даже выслугу лет вернули. А мой заместитель Сайд Ахмед-заде остался там — сказал, что не покинет родную землю в трудное время. Он перешел на службу в спецназ республиканского

МВД, в дни ГКЧП его рота разгромила штаб-квартиру народофронтовцев и арестовала всех главарей. Через три дня, когда накрылась августовская оперетта, арестовали его самого. Был суд. Меня, Сайда, Виталика Самойлова и Мишу Хребтова приговорили к расстрелу. Сайда казнили в тот же день, а нас троих, как заочно осужденных, объявили вне закона. Вот так…

Друзья молчали, понимая, что слова утешения или сочувствия сейчас ни к чему. Слишком уж хорошо помнили они то позорное время, перевернувшее судьбу всей державы. Лишь девушка сказала тихо: мол, понимает, как тяжело было Сергею.

— Нет, девочка, не понимаешь… — Майор махнул рукой и добавил: — Два года назад, когда мы защищали Дом Советов, Самойлова разорвало на куски танковым снарядом, а я каким-то чудом ушел через подземный коллектор, но через неделю взяли и меня. Вот, пожалуй, и вся история.

Они выпили за всех, кто погиб, защищая правое дело. Потом — за тех, кто выжил.

Пришла пора расходиться. Надев корону, Аркадий вызвал канал телепортации.

Уже переступив огненную черту входа, он вдруг задержался и озабоченно произнес:

— Братишки, а ведь нужно придумать какой-нибудь простой способ связи с мозгом Станции. Иначе мы будем обречены всегда держаться вместе либо вводить постоянное дежурство в операционном зале.

Проблема действительно стояла остро. Выяснилось, что каждый из пятерых уже думал на эту тему. После короткого обмена мнениями решили для начала попробовать предложение Алексея: запрограммировать центральный компьютер

Станции Земля, чтобы непрерывно следил за каждым из них при помощи видеоканалов и открывал ход в Лабиринт по условному сигналу.

— Вот развяжемся с переездом и займемся этим делом, — подвел итог

Сергей.

Старинный особняк уютно спрятался в глубине парка за решеткой ограды.

Когда-то здесь была княжеская усадьба, потом князя расстреляли, и в конфискованный дом вселилась Чрезвычайная Комиссия уезда. На рубеже 20-х и 30-х годов особняк отвоевал секретно-оперативный отдел ОГПУ, при Лаврентии Павловиче усадьбу передали управлению внешней контрразведки, и наконец Андропов приказал надстроить третий этаж, капитально отреставрировать все здание, расчистить парк и разместить в помолодевшем доме информационно-аналитическую службу. К тому времени разросшаяся столица успела поглотить бывший дачный район, так что теперь всего две автобусные остановки отделяли особняк от ближайшей станции метро.

В августе девяносто первого внутри этой ограды напрасно ждали команды две сотни бойцов спецгруппы «Грохот». Когда ГКЧП бесславно самоликвидировался, очень многим людям и организациям на разных континентах не терпелось наложить лапу на архивы и компьютерные базы данных, коими было переполнено трехэтажное здание. Однако пока уходила в небытие мертворожденная Межреспубликанская служба безопасности, коллектив учреждения, успев отпочковаться от агонизирующей спецслужбы, громогласно осудил тоталитаризм и объявил о приватизации здания со всем его содержимым. И вот уже пятый год усадьбу занимал независимый Институт стратегических исследований — ИСТРИС…

Утром в кабинет директора вошел без вызова начальник первой лаборатории; генерал-майор Дубов. Поприветствовав кивком шефа подразделений политического анализа, Львов заметил, что еще не успел никого пригласить. Отмахнувшись, генерал кинул на стол начальства сцепленные металлическими скобками листы текста, распечатанного красивым шрифтом на компьютерном принтере.

— Ну? — флегматично произнес директор.

— Помнишь, мы рассылали текст по теме «Прорицатель»?

— Ну? — повторил Львов с несколько иной интонацией.

— Сколько серьезных сценариев может написать человек за неделю, если он не халтурщик и ответственно подошел к делу?

— От силы полета, — произнес директор. — Но если они поместились на этих вот тридцати страницах, то я сомневаюсь, что он не халтурщик и подошел к делу ответственно.

— Полета, говоришь… А если тысячу?

— Бред голубого демократа, усугубленный происками мирового сионизма.

— А если четверть миллиона? — настаивал Дубов.