Владимир Михайлов - Тогда придите, и рассудим

Дорога шла, время от времени лениво поворачивая: порой — без всякой видимой причины, а то — чтобы обойти одинокое дерево, не потревожить его. Понемногу стали попадаться кусты, потом их сбежалось к дороге больше, а там начали выскакивать деревца, пошел молодой лес, в который дорога вбежала с каким-то вроде бы даже веселым извивом. Стояла звонкая птичья тишина, потом затрещали кусты, и что-то неразличимо быстрое промчалось, перемахнуло через дорогу — и скрылось в лесу по другую ее сторону, а треск, хотя и не сильный, все приближался оттуда, слева, и вот на дорогу вынеся длиннейшим прыжком преследователь, на лету готовясь к следующему прыжку — но увидел Ульдемира и удержался, едва коснувшись дороги пальцами босой ноги; видно было, каких усилий стоило ему смирить свою прыть, но он справился и встал, поджидая капитана, и рот охотника неудержимо растягивался от уха до уха. «Привет, капитан! — крикнул он, не дотерпев полного приближения Ульдемира. — Что ж ты позволяешь мне упустить обед?». Капитан был уже готов ничему не удивляться — и не стал, он эту встречу воспринял как должное, словно было бы очень странно, если бы она не состоялась. «Привет, Питек! — ответил он. — Давно вернулся? Как дела?». — «Давно ли? Не знаю, тут как-то не так со временем, да я и всегда считал, что время — это лишнее, его вы придумали там, в ваших технических столетиях. А что до жизни, то я живу! День еще не успел пройти, а я уже жду завтрашнего, и радостно оттого, что я знаю: пройдет он не хуже сегодняшнего, и впереди таких дней много-много». «Ты один?» — спросил капитан на всякий случай. «Сейчас — нет. Все наши в сборе. Не могли же мы допустить, чтобы ты прошел мимо и не посидел с нами». «Посидеть с тобой! — воскликнул Ульдемир, изображая ужас. — После того, как ты влил в меня столько отвратительного пойла на Шанельном рынке!» — «А что, — откликнулся Питек, ухмыляясь, — посидели тогда неплохо, настоящий штык-капрал должен пить, пока остается хоть капля». — «Ну, вот, и после этого ты меня приглашаешь». — «Ты же знаешь, капитан: здесь все иначе. Мы собрались неподалеку. Только вот я из-за тебя упустил дичь». «Охотишься?» — спросил Ульдемир, идя рядом с Питеком по дороге и сворачивая вслед за ним на едва заметную тропинку. «Я ведь охотник от природы, капитан, ты знаешь. И тут я делаю свое дело. А главное ведь — делать свое дело, свое, а не чье-нибудь, а какое дело свое и какое — чужое, не может знать никто, кроме тебя самого, да и ты иногда понимаешь это с самого начала, а порой — не сразу. Но понимаешь. И тогда уже не хочешь делать ничего другого, кроме своего дела…» Ульдемир хотел что-то возразить, но они уже вышли на поляну, где кружком около костра сидели остальные из его экипажа, бывшего экипажа: и мар Цоцонго Риттер фон Экк, и штаб-корнет Георгий, из Спарты, и разведчик Олим, Гибкая Рука. Взгляд Ульдемира еще раз обежал полянку в безумной надежде, что еще один человек окажется тут — Астролида, инженер; но ее не было, компания собралась мужская, и он немного поник на мгновение, хотя, правду говоря, и знал, что больше ее не увидит никогда.

Он сел; они все долго смотрели друг на друга, переводя глаза с одного на другого, чувствуя, что все они — одно, но одно это отныне будет существовать в разных местах. Потом разом вздохнули, словно по команде. «Ну что же, Питек, — сказал Ульдемир, чтобы завести нейтральный разговор, — есть у тебя охота, ладно. А остальное как? Жить под кустом? Или тут и дождей не бывает? И холодов? Тогда, конечно, удобно — да ведь это одно место такое, может быть, существует в мире, а в других местах ты и сам знаешь, как. А после охоты хорошо ведь принять горячую ванну, а?» Охотник кивнул. «Неплохо. Но, наверное, было бы очень скучно — если бы никогда не случалось дождей, гроз, холодов даже. Тогда кто знал бы цену хорошему дню? Но это не главное. Думаешь, тут нет твоей горячей воды? Думаешь, это мир охотников? Нет, капитан, это мир людей, а люди бывают всякие, и я люблю нестись за оленем, а другому нужно забраться в самую глубину материи, ему не нужен мой нож, ему нужно другое — ты думаешь, у него нет того, что ему нужно, чтобы с нетерпением ожидать каждого следующего дня?» — «Есть? Значит, что же — каждому по потребностям?» — «Да, если потребности — такие, — вступил в разговор Георгий. — Ты не видел здешних городов, Ульдемир, а они есть, таких ты и представить не можешь. И там живут люди, чья жизнь должна протекать именно там, а тут они захиреют от скуки. Каждый человек должен жить так, как ему свойственно, капитан, разве не так?» — «Прекрасно было бы. Но ведь время…» — «Послушай, капитан, — проговорил Уве-Йорген. — Наша с тобой ошибка, ошибка всего нашего времени, — в том, что мы решили, что новое — противоположность старого и его отрицает. Нет, новое лишь дополняет старое, и чем больше всего существует одновременно, тем больше шансов, что каждый найдет занятие по себе…» — «А ты нашел дело по себе. Рыцарь?» Уве-Йорген усмехнулся. «Я… Обо мне другой разговор. Как и о тебе, надо полагать. Но вот ребята, кажется, осваиваются, и никуда уже отсюда, думаю, не собираются». — «Почему? — не согласился Георгий. — Я еще не совсем решил. Но создаются новые планеты, Ульдемир, и восстанавливаются те, где были слишком неразумные хозяйства. И я, может быть, попробую обосноваться на одной из них. Понимаешь, здесь слишком благополучно для меня. Вот Иеромонах нашел свое, и Питек тоже, и Гибкая Рука». Индеец кивнул и снова словно застыл, слушая. «А я еще буду искать, — сказал Георгий. — Здесь, конечно, всего очень много. Но ведь всегда остается в мире что-то такое, чего здесь нет. Вот я и хочу найти это». «Хорошо, — согласился Ульдемир. — Значит, только мы с тобой, Рыцарь, остаемся неприкаянными». — «Что поделать, — пожал плечами Уве-Йорген, — мы из двадцатого века, он был не очень уютным, сильно трясло, и нам не так просто остановиться и успокоиться. Не правда ли, капитан?» — «Наверное… Значит, ты…» — «Попытаюсь». — «Но что мы станем там делать?» — «Там? Там это будет проще. Понимаешь, все-таки Земля — это…» — «Я еще не знаю, что предложат», — сказал Ульдемир, словно дело происходило в приемной начальства и они ждали очередного назначения. «Я попрошусь туда, где еще стреляют, — откровенно сказал Уве. — Только теперь мне стало куда яснее, зачем надо стрелять. Затем, чтобы там, где приходится нажимать на спуск, это происходило бы в последний раз. Только ради этого». — «Да, — сказал Питек, — с вами иначе. Мы теперь уже стали людьми Фермера. А вы оба — еще люди Мастера» — «А какая разница между теми и другими?» — поинтересовался Ульдемир. «Разница не в людях, а в том, что и как они должны делать. Вот ты: ты капитан?» Ульдемир подумал и сказал: «Наверное, нет. Я многим занимался в жизни и отбрасывал одно за другим именно потому, что не было у меня ощущения сытости, не было сознания своего дела. Я еще не знаю, Питек, кто я, хотя большая часть жизни уже прошла». — «Об этом ты не думай, — сказал внезапно индеец, — ты думай о главном». — «Ну вот, я же сказал, что не знаю. Иногда мне кажется… Впрочем, кажутся мне разные вещи. Может быть, на деле я — плотник и мне надо взять инструмент и обосноваться где-нибудь здесь, неподалеку от вас?» — «Может быть», — согласился Гибкая Рука. «Плотники вам нужны?» — «Все люди нужны самим себе, — сказал Питек, — и если они нужны самим себе, то они нужны и другим. Ты только пойми правильно: нужны себе не для того, чтобы пить, есть и спать, а для того, чтобы делать свое дело, как Иеромонах и я, да и все, кто живет здесь. Но в чем твое дело — я знать не могу. Ты будешь разговаривать с другими людьми. С теми, кто знает куда больше нас: с Мастером, с Фермером. Может быть, они что-то посоветуют тебе, подскажут… Но что-то ты и сам должен знать. Хотя бы самое основное. Для начала». Ульдемир задумался. «Ну, главное я, пожалуй, знаю, — сказал он достаточно уверенно. — Снова оказаться на Земле. На старой, на моей Земле. И может быть, там для меня все-таки найдется дело по вкусу». «Это понятно, — согласился Питек. — Для тебя она существует в целом, Земля. Не только какое-то одно или два места на ней, но вся Земля, вся планета вместе со всем, что на ней есть, или, вернее, было тогда. И если чего-то из этого всего будет не хватать, тебе станет уже не по себе, потому что это будет уже не та Земля, хотя бы недостающее тебе пытались заменить чем-нибудь получше. У меня, у монаха, у Руки совсем иначе: для нас нет целой Земли, она существует для нас только в тех пределах, какие были нам доступны в наши времена, а пределы эти невелики, и то, что есть здесь, не очень отличается от того, что было там. Но ты и Рыцарь — другое дело. Понимаешь, если бы вас поселить в другом месте Земли, вы все равно были бы, наверное, довольны, потому что для вас это все равно была бы все та же планета, даже если бы все там не было похоже на привычные тебе края». — «Но на Землю мне вряд ли попасть», — невесело заметил капитан. «Почему?» — «Я с самого начала предлагал Мастеру установить контакт с нашей земной цивилизацией — обещал от этого какие-то выгоды!..» Питек усмехнулся. «Этого не надо стыдиться, — сказал он, — тогда мы еще ничего не знали». — «Да; но все равно, он мог бы пообещать отправить меня на Землю, пусть и без контактов: теперь я знаю, что им ничего не стоит сделать это». — «Вот и проси. Конечно, может быть, все чуть сложнее: у них, видишь ли, такое представление, что человек должен быть там, где есть подходящее для него дело. Но, с другой стороны, они считают, что ограничивать человека ни в чем нельзя, иногда они даже слишком не ограничивают, так что потом приходится срочно идти на помощь и спасать. Ну, как на тех планетах…» Легкие улыбки прошли по лицам после этих слов охотника. «Капитан, — сказал Георгий, — и ты, Рыцарь: в любом случае помните, что мы здесь и что если понадобится помощь — наверное, никто не станет мешать нам прийти и помочь. Все-таки что-то мы уже умеем, верно?» — «Ну, — сказал Рыцарь, — попали бы вы в мои руки с самого начала, вы сейчас умели бы больше. А то даже в экспедиции меня, видите ли, приставили к физику. А я летчик, я солдат и мог бы тратить время с большей пользой». — «Когда надо, мы все — солдаты, — сказал Рука. — Мы все воины. Когда надо».