Владимир Михайлов - Сторож брату моему

– Ребята, – окликнул я всех сразу. – А где старшие?

Они заговорили наперебой, и я не сразу понял, что пришли люди из столицы и принесли какие-то странные и даже страшные вести. А поняв, я быстро защелкнул купол, сказал им: «Играйте тут, только не поломайте», – и побежал туда, куда они мне показали.

Жители поселка собрались на поляне. Пришедшие из столицы говорили громко и не всегда связно. Их жесты были порывисты. Во всем их поведении сквозила тревога.

Слушая их, жители поселка переглядывались – сперва с недоверием, потом с ужасом.

Я подошел и остановился, слушая и стараясь разобраться в новостях.

В убийство я, конечно, не поверил. Я подумал, что это было придумано Шуваловым специально для того, чтобы быстрее получить возможность выступить в официальной инстанции и, к тому же, в присутствии множества людей. А когда пришедшие из столицы стали пересказывать угрозы Шувалова, я понял сущность хода и не удержался от улыбки.

К несчастью, улыбку эту заметили сразу несколько человек, потому что я не только улыбнулся, но, представив Шувалова в роли этакого маркиза Карабаса, даже фыркнул и, когда на меня оглянулись, не сумел сразу согнать улыбку с лица. И тут же понял, что влип. Потому что стоявший рядом кузнец Сакс поднял руку.

– Подождите! – крикнул он.

На поляне воцарилось молчание. Все – и здешние, и те, кто пришел из столицы, – смотрели теперь на меня так, словно я был голым среди одетых.

Сакс обратился ко мне:

– Скажи нам, Ульдемир, почему ты смеялся?

Я промолчал. Только пожал плечами.

– Расскажи всем – кто ты? Откуда? Мы помним, как ты пристал к нам по дороге и как добрался с нами сюда. Ты ведь говорил, что пришел вместе с другим человеком, правда? Я отлично помню это! Ты слышал, что только что рассказывали о твоем товарище? Значит, и ты пришел за тем же? Чтобы погубить жизнь? Убить всех нас?

Кузнец Сакс перевел дыхание.

– Или, может быть, то, что рассказали люди из города, – неправда?

Я огляделся. Пока кузнец говорил, люди на поляне, сами того не замечая, перегруппировались, и если раньше в центре собравшихся были пришельцы из столицы, то теперь в самой середине толпы оказался я. Люди громко дышали, и кулаки их были сжаты. Те, кто был рядом со мной, отошли чуть подальше, и теперь только я и кузнец Сакс остались на нешироком пространстве пустой земли, а вокруг нас была гневная, напряженная толпа. И хотя все эти люди были обычно спокойны и добры, сейчас достаточно было самой малости, чтобы они убили меня, а мне это было вовсе ни к чему, да и им (я был уверен) тоже.

Я понял, что молчать дальше нельзя.

– Я скажу!

Все замерло.

Помедлив еще немного, я заговорил. Намеренно не очень громко, потому что вообще не обладаю зычным голосом, и мне редко приходилось выступать перед большой аудиторией. Но вокруг было очень тихо, и каждое слово явственно доносилось до всякого, кто стоял на поляне и слушал.

– Здесь правда перемешана с неправдой, – сказал я им. – Правда, что я прилетел к вам вместе с тем человеком, о котором вы только что слышали. Хотя нас не двое, а больше: нас восемь человек. Правда и то, что те опасности, о которых вам сказали – и одна или другая, но одна из двух обязательно – действительно угрожают всем вам, всему вашему миру.

Тихий шорох прошел по напряженной толпе – словно листья рощицы зашелестели на ветру, на легком ветерке, что поднялся, чтобы предупредить о надвигающейся буре; но то были не листья. Вздохнули люди, потому что им на миг стало страшно, и сжались сердца.

– Но неправда то, – продолжал я поспешно, – что мы прилетели, чтобы подвергнуть вас несчастьям. Наоборот, мы явились сюда, чтобы спасти вас. И только для этого!

«Черт бы взял, – подумал я, – до чего же я говорю торжественно, так, как никогда не говорил с друзьями, был ли разговор деловым, или просто для развлечения». Я говорил торжественно – но не потому, что мне так нравилось, – просто интуиция подсказала, что сейчас надо говорить именно так, а не иначе; и минута была торжественной, хотя не веселым торжеством победы, а скорее мрачным торжеством большой беды.) – Мы хотим спасти вас, – сказал я дальше, – потому что там, где мы живем, считают, что человека всегда надо спасать, если ему что-то грозит, безразлично – близкий ли это человек, просто ли знакомый, или совсем чужой, у которого с нами только одно общее, но очень важное: то, что все мы – люди, и если мы сами не станем помогать друг другу, то никто другой не поможет нам. Мы братья, если даже до вчерашнего дня ничего не знали друг о друге.