Пол Дж. Макоули - «Если», 2000 № 02

Два совершенно различных высказывания; и притом, как я подозреваю, взаимоисключающие друг друга в кругу одного семейного очага. Однако ни одну из двух интерпретаций нельзя назвать неверной, так как истинное значение предложения можно определить лишь в рамках контекста.

Рассмотрим феномен света, который касается поверхности воды под одним углом, а проходит через нее под другим. Объяснив это разницей коэффициентов преломления, вынуждающей световой луч изменить направление движения, мы увидим мир так, как его видят люди. Если же объяснить это стремлением света минимизировать время, проведенное в пути, мы увидим мир так, как видят его гептаподы. Один феномен, но две совершенно различные интерпретации.

Нашу физическую Вселенную можно рассматривать как своеобразный язык с тотально двусмысленной грамматикой. Каждое физическое явление аналогично предложению, которое можно трактовать двумя различными способами — каузальным и телеологическим; оба полученных высказывания верны, и ни одно из них нельзя опровергнуть, в каком бы сверхшироком контексте мы его ни рассматривали.

Когда у отдаленных предков человека и гептапода впервые забрезжила искра сознания, они имели дело с одной и той же физической Вселенной, но воспринимали ее в различной грамматической трактовке; в результате этого расхождения и сформировались впоследствии два совершенно не сходных взгляда на окружающий мир. Люди стали осознавать его последовательно, а гептаподы — симультанно. То есть мы воспринимаем события в определенном временном порядке и ощущаем связи между ними в терминах причины и следствия. Они же воспринимают события одновременно, пусть даже это происходит в некий период времени, и ощущают лежащую в основе целенаправленность… Цель минимизации, цель максимизации.

Мне снится один и тот же, повторяющийся до деталей сон о твоей гибели. И в этом сне на скалу карабкаюсь я… нет, ты можешь себе такое представить?., а тебе всего три года, и ты едешь на мне верхом в каком-то рюкзаке. Мы всего на несколько футов ниже карниза, где можно отдохнуть, но ты не хочешь ждать, пока я до него долезу, и начинаешь выползать из рюкзака. Я приказываю тебе сидеть смирно, но ты, как всегда, пропускаешь мои слова мимо ушей. Ты барахтаешься, перемещая свой вес то вправо, то влево, и вдруг я чувствую на плече твою левую ногу, а после и правую на другом. Я кричу на тебя ужасным голосом, но не могу схватить, ведь обе руки у меня заняты. Потом я вижу волнистый узор на подошвах твоих кроссовок, когда ты начинаешь взбираться вверх, и я вижу, как каменный выступ вдруг разваливается под твоей ногой. И ты скользишь вниз мимо меня, а я не могу пошевелить и пальцем, я могу только смотреть вниз и вижу, как ты уменьшаешься, уменьшаешься и где-то очень, очень далеко совсем пропадаешь из виду.

Потом, совершенно внезапно, я вижу себя в морге. Санитар открывает твое лицо: тебе двадцать пять лет.

— Что с тобой?

Оказывается, я проснулась и сижу на кровати; я разбудила Гэри своим резким движением.

— Все в порядке. Я просто не могла сообразить, где нахожусь.

— В следующий раз останемся у тебя, — сказал он сонным голосом.

Я поцеловала его.

— Пустяки. У тебя очень хорошо.

Мы уютно свернулись клубочком, Гэри тесно прижался к моей спине, и мы снова погрузились в сон.

Тебе три года, и когда мы станем подниматься по крутой винтовой лестнице, я буду держать тебя за руку особенно крепко. Я могу сама! — запротестуешь ты, выдергивая руку, и когда ты побежишь вперед по ступенькам, чтобы доказать мне свою правоту, я вспомню тот самый сон. Эта сцена будет повторяться не знаю сколько раз, пока ты мала. Я почти готова поверить, что ты, движимая чувством противоречия, ощутишь неодолимую тягу к альпинизму исключительно из-за моих стараний уберечь тебя от опасности. Сперва будет шведская стенка на игровой площадке для малышей, потом высокие деревья защитной полосы, отгораживающей наш квартал от скоростной магистрали, потом каменные столбы в горно-спортивном клубе и наконец могучие скалистые обрывы в национальных парках.

Я дописала последний радикал, положила мелок, вернулась к рабочему столу и уселась в кресло. Откинувшись на спинку, я с удовольствием обозрела гигантское предложение на Гептаподе Б, покрывающее всю поверхность доски в моем кабинете: включив в него дюжину очень сложных придаточных, я умудрилась интегрировать их не просто удачно, но весьма элегантно.