Беркем Атоми - Каратель

В теплоузле сидели Старый и тот из взятых с утра хозяек, что поздоровее. Серега даже удивился – они пристроились на ржавых задвижках вокруг ящика со свечкой, напоминая не пленного и допрашивающего, а двух сантехников, дружно задумавшихся над сломанным унитазом. Свалив кучу у входа, молодой подошел. Нет, пленный сидит как-то…

Приглядевшись, Серега с трудом устоял на подкосившихся ногах, едва не вывернувшись наизнанку, – пленный держал в руках криво отрезанные муди и еще какой-то мокро блестящий в полутьме орган, и было видно, что он силится удержаться и не выпустить вместе со смехом или воплем остатки разума, мечущиеся в его лопающейся от ужаса голове; пар вылетал из его ноздрей в каком-то невероятном ритме, словно пленный не хотел нормально дышать и придуривался. В углу, за спиной Старого, на теряющихся во тьме трубах, что-то белело – и, приглядевшись, Сережик снова едва успел задавить дернувшийся на выход едкий желудочный сок.

С недавних пор почувствовав за спиной молчаливую силу, Сережик не успел не то что научиться ею пользоваться, но даже еще не привык всегда помнить о ее присутствии. Теперь он не то что вспомнил, а прямо-таки ухватился за нее, как за последнюю соломину, удерживающую его на краю безумия, доверху затопившего этот промороженный теплоузел.

– Че ручки опустил? Устали ручошки-то, а, Эдгар? Держи-держи, не роняй, – голос Старого, задумчивый и умиротворенный, был бесконечно далек от человеческого, хотя вроде бы ничем и не отличался.

Видимо, пленный придерживался сходной точки зрения – жалобно зыркнув на Серегу, он вернул расширенные до предела зрачки на Старого, шустро вернув руки с мясом в исходное положение «перед собой».

…Он ебнулся… – обмер Серега. – …С катушек съехал… Воображение услужливо ткнуло PLAY, и перед Серегой пронесся кровавый ролик, в котором роль главного монстра играл взбесившийся Старый, с выросшим до полуметра кухарем в руках и остановившимся взглядом мутного от безумия глаза, деловито режущий всех попадающихся под руку… Че ж делать-то… Трудно сказать, какое решение принял бы Серега, но Ахмет, заметивший неладное, поспешил исправить ошибку:

– Сереж, нехорошо. Хозяину нельзя лицо терять. А если б твои щас здесь были? Ладно, Токарь вон нарыгал в углу и сдриснул; а если б остался?… Че за хрень. Вроде так же говорит… – в голосе Старого ничего не изменилось, но теперь Серега не видел в нем ничего не такого и осторожно расслабился, стараясь как-то замаскировать отпускающий ужас:

– Дык тут мясник бы обрыгался, Старый. Че ты с этим сделал-то… Одни вон запчасти…

– А это не я, – ухмыльнулся Ахмет. – Я только так, нюансы внес, а в основном вон, евонный землячок старался. Или муж. Или жонка… Никак, Серег, не разберусь в их семейном положении. Да, Эдя?

– Да-а-а… – торопливо проскулил пленный, поднимая ошметки повыше.

– Так ты теперь у нас вдовец?

– Да-а-а… – на той же самой ноте, как автомат. Серега вспомнил, как мало колебался этот здоровый бык, кого из своих оставить живым, когда Старый перед отходом бросил ему пистолет и показал на замерших на снегу товарищей… АААА-а, вон оно че. Они че, все что ли там пидарасы…

– Или вдова? – продолжал балагурить Ахмет, скалясь жуткой резиновой улыбочкой.

– Да-а-а…

– Вот видишь, Серег. Никакой, блядь, определенности. «Как у наших у ворот Шарик Бобика ебет», – с чувством продекламировал Старый, и от звуков его голоса пленный вздрагивал, как от затрещин. – «А потом наоборот – Бобик Шарика ебет…» Тьфу, суки. Как земля вас носит, не пойму… Ты все принес?

– Ну да. Волыну, разгрузку, всю хуйню ихнюю.

– Хо-ро-шо… – Старый встал, и пленный судорожно сжался, покосив неустойчиво стоящую задвижку, упал, но не выпустил окровавленные ошметки из рук.

– Ну че ты, бык комолый? Брось каку-то… – с той же жуткой ухмылочкой скомандовал Старый. – Тащит с пола всякую хуйню, Сереж. Как, блядь, дитя малое. Только отвернешься, а он опять где-то письку нашел и сосет. Прям не знаю, че с ним делать.

– Мы че сейчас, куда? – спросил Серега, надеясь поскорее покинуть это воняющее страхом и смертью помещение.

– Ты – никуда. Пока что. А мы с Эдькой прогуляемся. По свежему воздуху. Маш, а ну, одевай-ка снарягу.

Пленный на четвереньках бросился к принесенной Серегой куче. Серега мгновенно поднял волыну и дослал, упирая ствол в покрытую кровавой коростой голову.

– Старый, там винтарь и магазин снаряженный.

И в разгрузке еще.

– А это ничего. Все нормально, Сереж, – отозвался Старый, беспечно поливая угол. – Эдька брат. Эдька по нам шмалять не станет. Не станешь же, Эдь? – не оборачиваясь, Старый поднял руку с кухарем, уляпанным подмерзшей кровью.