Беркем Атоми - Каратель

Ахмет оставил Сережика в коридоре, а сам осторожно выглянул в комнату, выходящую на сторону Базара. Вряд ли, конечно, пыштымские настолько тщательно пасут район, но всегда лучше перебдеть.

– Мы че сюда?

– Осмотреться надо. Дымок чуешь?

– Ага.

– На кухне глянь, может, есть че-нибудь типа стула. Только не шуми там особо.

Поковырявшись на кухне и в ванной, Сережик притащил облупленный водонагреватель с уцелевшей табличкой. «Ariston» – скривившись в ожидании боли, прочитал Ахмет – у него дома висел точно такой же. Однако ничего. Не екнуло, на сердце осталась ровная ледяная пустота. Ахмет удивленно осмотрел мертвые, безболезненно шуршащие и рассыпающиеся под пальцами внимания картины прошлого и смел их со стола – прошло и умерло; нечего теперь. Есть сегодняшние задачи.

Базар признаков жизни не подавал. Эх, монокуляр бы сейчас…

– Давай, садись рядом. Слышь, малой, ты вот что: когда вот так по дому напротив противника ходишь, смотри всегда, что за тобой. За тобой всегда должно быть или темное помещение, или что-нибудь черное.

– Понял.

– О, глянь. Это кто постарался? Немец? – Ахмет ткнул в кусок обледенелой тряпки, безжизненно свисающей с загнутой гардины, высунутой из оконного проема.

– Он. Караулам никогда покою не давал, как сдует – идите, говорил, снова делайте. Их дофига по всем домам вокруг. Это же че – ветер смотреть?

– Да. А че, у вас снайпер был? Не знал.

– Не, не было. Иногда Немец с Кирюхой с верхнего поста че-то смотрели в прицел по кругу, карабин-то у него еще с оптикой был, помнишь?

– Не видел.

Хоть дымок и чувствовался совершенно явно, видно его не было. Плохо. Надо обязательно вычислить, где сидит толпа, тогда станет ясно, где расставлен караул. Люди всегда повторяются, и выставляют часовых на одном и том же расстоянии от лежки… Эх, как меня эта сучка рыжая вымотала, вообще как чурбан, ниче не чую…

– Сереж, а ты ниче, не боишься?

– Ну… Че, Старый, совсем все хуево? Думаешь, нас сейчас со всех стволов встретят?

– На вопрос ответь.

– Да как-то… Нет. Не очень.

– Смотри. Ты, главное, помни – ты домой идешь, к себе домой. Тебе это главное. Помни, они – никто. Они в твоем Доме, и веди себя соответственно. Захотят под тобой жить – будут жить. Не захотят – не будут.

– Старый, ты реально? – округлил глаза Серега. – Ты… вот так, один?

– Почему один. С тобой.

– Не, Старый… Я че-то…

– Щас пройдем – или не пройдем, – перебил Ахмет юного Хозяина. – Если не пройдем – они выиграли, мы в проебе. Если мы пройдем – то наоборот. Наклоним все, без сомнений. Если нас убьют, сам понимаешь, волноваться не о чем. Так?

Жестоко усмехаясь, Ахмет вперил взгляд в наливающиеся страхом глаза Сереги. Все решалось именно сейчас. Исход ситуации, боя, да всей оставшейся обоим жизни лежал именно в глубине глаз Сережика, впервые персонально взятого судьбой на излом. Сейчас в его человеческом возьмет верх или Огонь, отличающий рожденных для Власти от рожденных для строя, или… И что бы не победило, это будет навсегда, даже не до смерти, а навсегда. Или ты выходишь из обреченного, но безопасного и уютного строя на режущий ветер навсегда одинокой свободы, кажущейся стоящим в строю сумасшествием, или остаешься навсегда, и передумать уже нельзя. Предложение не повторится, такое предложение делается не всем, и не все из достойных его принимают.

Ахмет безучастно наблюдал за сменой оттенков человеческого, часть которого иногда видна сквозь глаза людей. Пришло понимание, что весь этот спектакль – не его работа, хоть и разыгран именно им… Той силе, что ставит нас в разные условия, абсолютно по барабану – будут ли живы те или эти. Вот и сейчас… Ахмет чувствовал, как огромный Мир склонился над крохотной пылинкой Сережика, и холодными глазами наблюдает за происходящим, совершенно не обращая внимания на то, что кажется важным людям. Просто еще одно отражение вечного боя, который и есть Мир.

Страх, влажно клубящийся в глазах паренька, ушел внутрь. Он никуда не девается, страх с человеком навсегда, но вот кто будет старшим, решать все же человеку.

– Да похуй! – блеснув новорожденным стальным безумием, Серега поднял взгляд на Ахмета и вскочил на ноги. – Пошли! Хули ждать!

– Пошли, товарищ Базарный.

– Только бы пройти! Сука, через одного перестреляю, но, бля, выстрою! Блин, Старый, я сейчас как будто…

– Знаю, – перебил Ахмет. – Прет, как в костер сушняка навалили, да?

– Точно. И как…

– Помолчи, – резко перебил Ахмет. – Держи это при себе. И это, «перестреляю», ты это брось, понял? Стрелять кто любит, долго не живет. Это не мусор, а люди. Твои люди, понял? Хоть ты их и не знаешь еще, но это твои люди. Теперь. Ты их не стрелять должен, а беречь. Хотя иногда стрелять – и есть «беречь»… Ну, бери веревку-то. Сзади потащишь. Я первый, если меня вальнут, не вздумай волыну с плеча дергать, только время потеряешь. Тут же падаешь, и за кусты, хоть немного, а прицел собьет. Потом до откоса, и к сороковой школе. Повезет, так уйдешь. Как в подвале разрядить, знаешь. Готов?