Алина Немирова: Оставшийся среди живых

* * *

Свободным обитателям Средиземья твердыня Всеобщего Врага представлялась вместилищем хаоса, адского беспорядка. На деле же все обстояло иначе. Конечно, пирушки сменившихся с караула орков не отличались ни сдержанностью, ни благопристойностью; но проходили они в строго определенное время и вдали от покоев Владыки. А там все свершалось с благородной чинностью. - Люди из знатных семей,- говорил Владыка своему гостю.- Хорошо воспитанные. И мудрые. Как же им может нравиться шум и беспорядок? Очередная клевета на меня и моих ближних! Да, все здесь шло по установленному ритуалу. Ударял три раза колокол, слуги накрывали каменный стол златотканной парчой, ставили тяжелую золотую посуду, приносили вино и хлеб; приближенные Владыки - их никогда не бывало более четырнадцати - не расстались еще со своими телесными оболочками, но уже не находили наслаждения в обильной пище; лишь нескольким подавали еще жареное мясо. Прислуживали женщины, всегда по три, всегда похожие друг на друга в бесформенных, как мешок, платьях; лица их окутывала черная кисея лишь смутно проступали прекрасные черты; однако никто не заигрывал с ними. Жутко было гостю видеть на их стройных, гибких шеях золотые ошейники с грубо бренчащими бубенцами, какие надевают пасущимся коровам; но он молчал, и неподвижное лицо его ничего не выражало. И песни звучали на тех пирах. Хорошие голоса, чистые звуки лютни и флейты, усиленные эхом в высоких сводах, воспевали битвы древних времен и подвиги Сауроновой рати, поминали великие деяния Мелькора, устроителя мира, высмеивали жалких, трусливых эльфишек и добродушно потешались над похождениями неуклюжих, но верных орков. Кто были те певцы, из каких племен, отчего пришли служить Властелину Тьмы - гость не знал. Пирующие отпускали одобрительные замечания, обсуждали тонкость игры, точность выражений. А гость молчал, и лицо его оставалось неподвижным. Потом наступал черед главных развлечений. Они бывали разнообразны и никогда не приедались ни Владыке, ни сановникам его. Излюбленная забава кормежка пауков, живущих в глубоких норах: затолкнуть туда пышно разодетого смертника и слушать, как дико кричит он (или она), завидев подползающую тварь, и как вылетает потом из норы ненужная более одежда пустая скорлупа выпитого яйца... Увы, кормить восьминогих чаще одного раза в месяц не следовало, да и ходить далеко приходилось. В трапезной устраивали и другие зрелища. Недурно смотрелись схватки между ослепленными воинами; а с появлением строптивого Нольдора Владыка завел новый обычай: принаряженные орки-палачи показывали здесь же, в зале, свое сложное искусство. И так же, как обсуждали пение менестрелей, оценивали Высшие со знанием дела работу их, иногда даже рукоплескали; а гость, сидевший по правую руку Владыки, молча, не шевелясь, смотрел на все это. Каждую жертву перед началом представления обводили вокруг стола; женщины и мужчины, все они были эльфами, все красивы и молоды с виду - изысканное зрелище! И особая тонкость заключалась в том, что их возвращали еще живых в подземелья, чтобы успели обо всем рассказать своим. И они рассказывали, слабея, тратя последние капли жизненной силы, забывая о боли - рассказывали, что по правую руку Хозяина подземелий, как почетный гость, сидит Нольдор, видимо, из рода Феанора, свободный (при оружии!), пьет вино и даже не отводит взгляда, когда истязают его соплеменников. И они умирали, проклиная отступника и предателя, даже не подозревая, что предатель этот умирает с каждым из них, что душа его обливается кровью и отзывается отчаянным криком на каждое движение палачей, но тело, незримо скованное, не повинуется ему; он зовет, он молит: услышьте, сумейте прочесть мои мысли! Напрасная надежда. Синдары никогда не были сильны в этом умении, а боль и ненависть воздвигла между их помыслами несокрушимую стену...

* * *

Да, хозяин подземелий не бросал слов на ветер: он знал толк в пытках и мучениях. Все было рассчитано точно. Аннаэлю не оставалось ничего иного, как перейти к Врагу на службу. Главное - дать плоду дозреть. И когда пир кончался, кто-нибудь из Высших брал Аннаэля под локоть, точно старого приятеля, выводил из зала, и не успевала еще дверь за ними закрыться, как наваливалось мутное забытье, и Аннаэль не осознавал, где проводит время между пирами и сколько утекает этого времени. Открывая глаза, он видел знакомую комнату Этир, а в ней - Высшего, и слышал неизменный вопрос: - Не желаешь ли ты встретиться с Владыкой и что-либо сообщить ему? - Нет,- отвечал Аннаэль столь же неизменно, и тогда женщина, звеня эльфийским серебром, молча подавала ему поесть, и он ел - нехотя ел, не мог отказаться - и шел с Высшим на новый пир... Воля и разум его оставались свободными лишь в те несколько мгновений между пробуждением и ответом на вопрос. А потом все затопляли ужас, стыд и боль предстоящего испытания. Девять раз повторялось так. На десятый Аннаэль вдруг сказал: - Я хотел бы говорить с Владыкой. Этир, наливавшая вино, вздрогнула. Высший проговорил бесстрастно: - Ах, вот как? Ну что же: ешь, пей, и я отведу тебя! - Я не хочу ни есть, ни пить,- возразил Аннаэль, с радостью чувствуя, что принуждение не гнетет его, как обычно.- Пойдем немедля! Этир закрыла лицо широким рукавом и отвернулась.