"Нет. Развод -- это не выход. Мы теперь богаты, а он -- пьяная развалина, которую скоро не возьмут даже в грузчики. Он от нас не останет. Будет таскаться, клянчить денег... а то и того хуже. Он может нас убить. Из мести, из зависти... Он же ненавидит меня. И тебя тоже ненавидит. Потому что ты со мной, а не с ним. "
"Ну, вряд ли Дон решится... "
"С него станется. Особенно когда пьяный. И вообще, зачем нам рисковать? Мы должны избавиться от него раз и навсегда. "
"Каким образом? "
"Мама, ну ты же прекрасно понимаешь, каким! Мы должны убить его. "
"Убить? "
"Ну да. Это же так просто -- убить того, кто снаружи. Не сложней, чем разорвать неудачный рисунок. "
"Но... как же мы его убьем? Наймем киллера? " -- Дороти мысленно усмехнулась.
"Зачем? Просто застрелим. Из его охотничьего ружья. Ты же умеешь с ним обращаться. А через тебя и я умею. "
"Но... нас же арестуют. Посадят в тюрьму. "
"Кого? Им никогда не удастся доказать, какая из нас это сделала. А посадить невиновного они не могут. "
Левополушарная логика Дороти не могла не оценить простую красоту этой мысли. Действительно, возникала парадоксальная ситуация, когда бесспорная виновность одного из подозреваемых служила одновременно надежным алиби им обоим -- ибо если один виновен, то второй -- нет, а кто из них кто, установить невозможно. Невозможно и доказать соучастие -- медики подтвердили бы, что в принципе любая из них могла захватить контроль над телом. И более того, если бы даже как-то удалось доказать, кто именно нажал на спуск -- это ничего не дает, ибо посадить (а тем паче -- казнить) их можно только вместе, а это значит -- вместе с виновным подвергнуть каре невиновного, что есть грубейшее попрание законов и прав человека. Значит, им придется отпустить заведомого убийцу. Дороти развеселила эта мысль. А еще она подумала, что теперь цена книги еще больше вырастет.
И все же... что-то, оставшееся на задворках ее памяти, что-то, давно угасшее и остывшее, но все же еще не совсем развеянное пеплом по ветру, мешало ей вот так просто снять ружье со стены и выстрелить в Дона. В человека, которого она когда-то любила.
В замке зашевелился ключ.
"Пора, мама. Идем за ружьем. "
Дон долго провозился с замком, прежде чем ему удалось открыть. Наконец он ввалился внутрь, скинул на пол куртку и, не снимая ботинок, потопал к лестнице.
Его жена была на втором этаже квартиры. Она стояла возле висевшего на стене ружья, и руки ее совершали странные движения -- она словно бороласть с кем-то невидимым.
"Мама, не мешай мне! Дай я возьму ружье! "
-- Дороти! -- донесся хриплый голос снизу.
"Вот, видишь? Приперся посреди ночи и, конечно, пьян в стельку. Так еще и тебе покоя не дает. Как думаешь, что ему надо? Может, он опять хочет сделать с тобой мерзость? Ты что, позволишь этой пьяной свинье изнасиловать нас обеих? "
-- Дороти! -- Дон, цепляясь за перила и глядя под ноги, начал неуклюже подниматься по лестнице.
Дороти неслышно вышла на верхнюю площадку. В руках у нее было ружье, опущенное стволами вниз.
"Вот он! Полюбуйся на него! " -- Кэти задыхалась от гнева и омерзения, и Дороти тоже почувствовала, как отвращение подкатывает к горлу. Одежда Дона была в беспорядке, воротник рубашки расстегнут, галстук и вовсе куда-то пропал. Хотя он не добрался еще и до середины лестницы, она уже ясно чувствовала крепкий дух виски, смешанный с резким запахом каких-то дешевых духов.
"Приперся сюда прямиком от шлюхи! " -- Дороти даже не знала, была это мысль Кэти или ее собственная. Должно быть, они подумали в унисон.
Дон, наконец, заметил ее тень, падавшую на ступеньки, и поднял голову. Его лицо и шея были испачканы помадой.
-- Дороти, -- сказал он, -- я...
"Развожусь с тобой", -- хотел продолжить он, но слова застряли у него в горле. В лицо ему смотрели два ружейных ствола.
-- Нет, -- пробормотал он, моментально трезвея. Почему-то он сразу понял, что это не шутка и не пустая угроза.
-- Да, Дон, -- ответила та, что стояла на верхней площадке.
Последним утешением для него было бы осознать, что она нажимает на спуск пальцем левой руки. Но она делала это правой.