Джон Уиндем - Мидвичские кукушки

— Глупо понимать это столь буквально. Возможно, и сумеем, но это будет нелегко. Мы — жалкие, физически слабые существа по сравнению со многими животными, но мы превосходим их, потому что обладаем более развитым мозгом. Победить нас может лишь Некто с еще более развитым мозгом. Нам это вроде бы и не угрожало: во-первых, появление подобного существа казалось невероятным, а во-вторых, казалось еще менее вероятным, что мы позволили бы этому существу дожить до момента, когда оно станет для нас опасным. Однако вот она — очередная штучка из бездонного ящика Пандоры эволюции: разум-мозаика, вернее, две мозаики — одна из тридцати, другая из двадцати восьми камешков. Что мы, с нашими индивидуальными мозгами, крайне неуклюже общающимися друг с другом, можем противопоставить тридцати разумам, которые работают как один?

Я возразил, что Дети всего за девять лет вряд ли смогли накопить достаточно знаний, чтобы успешно противостоять объему знаний всего человечества, но Зеллаби покачал головой.

— Правительство, с неизвестной нам целью, предоставило Детям превосходных преподавателей, так что сумма их знаний должна быть весьма велика, — поскольку я иногда сам читаю им лекции, то просто вижу — и это уже существенно, но источник угрозы в другом. Бэкон [8] Francis Bacon , 1561–1626 — знаменитый английский философ и историк, автор «Нового органона». писал: nom et ipsa scientia postas est — знание само по себе сила — и остается только сожалеть, что столь выдающийся философ, случалось, бывал не прав. Всем известны люди, которые, обладая феноменальной памятью на факты, не умеют ими пользоваться; вычислительный агрегат может вывалить целую гору результатов, но требуется еще и понимание, иначе от этой горы нет никакой пользы. Знания — это своего рода топливо; чтобы преобразовать их в силу, требуется соответствующий двигатель — понимание.

Меня беспокоит, даже пугает та сила, которой может обладать разум, получающий даже небольшое количество информации, но эффективность ее обработки в тридцать раз превышает нашу — если, конечно, объединение этих разумов представляет собой всего лишь арифметическую их сумму, в чем я сомневаюсь. Это поражает мое воображение даже сейчас. Что будет, когда Дети вырастут, я даже представить не могу.

Я нахмурился. Я, как обычно, не мог поверить Зеллаби.

— Вы всерьез утверждаете, что у нас нет средств помешать группе из пятидесяти восьми Детей делать все, что им вздумается? — спросил я.

— Да, утверждаю, — кивнул он. — А что, по-вашему, мы можем сделать? Надеюсь, вы не забыли, что случилось с толпой вчера вечером: люди собирались напасть на Детей — их вынудили избивать друг друга. Пошлите туда полицию — будет то же самое. Пошлите солдат, и их просто заставят перестрелять своих же товарищей.

— Возможно, — согласился я. — Но ведь должны быть и другие способы справиться с ними. И тогда вопрос в том, чтобы узнать о них как можно больше. Например, на каком расстоянии начинает действовать эта способность к принуждению, как ее назвал Бернард? Должен же быть какой-то предел. Предел видимости, предел слышимости или вообще никакого? Уменьшается ли воздействие в зависимости от расстояния? Насколько одни люди более подвержены ему, чем другие? Вопросов много. Сейчас самое главное — получить больше данных, и тогда мы действительно будем знать, с чем мы столкнулись и каковы его границы. Судя по тому, что вы мне говорили о Детях, никто ничего толком не знает. По-видимому, они очень рано утратили эмоциональную связь с приемными матерями — если такая связь вообще существовала. Большинство согласились жить отдельно сразу же, как только им это предложили. В результате в поселке о них знают крайне мало. Видимо, достаточно скоро многие жители поселка вообще перестали относиться к ним как к отдельным личностям. У них вошло в привычку считать Детей чем-то единым, из-за чего они постепенно превратились в какие-то двухмерные фигуры, почти лишенные реальных черт.

— Вы совершенно правы, друг мой, — согласился Зеллаби. — Каких-либо нормальных контактов и взаимоотношений с Детьми практически нет. Но вина здесь не только наша. Я сам пытался сблизиться с ними настолько, насколько это возможно, но между нами все равно продолжает сохраняться некоторая дистанция. Несмотря на все мои усилия, я до сих пор вижу их, как вы точно подметили, двухмерными фигурами. И у меня есть сильное подозрение, что и людям с Фермы не удалось добиться большего.