Юрий Леднев - Странный остров

Масси еще больше побледнел и, как лань, отскочил от стены к столу. Схватив нож, он пошел на Пата. Пат поднял на него пистолет…

Если бы гости не знали кое-каких приемов карате, то и мафия, и ЦРУ потеряли бы из своих рядов двух достойных членов.

В мгновение молниеносным броском Орест выбил ногой из рук Масси нож, а Юрий с Георгием схватили Пата за руки, который брыкался, как мерин, и орал, как бык:

— Все равно убью эту мразь! — И поливал неподвижно лежавшего на кровати Масси и заодно своих дорогих гостей скверными ругательствами. Друзья хотели его связать, но веревки в доме не оказалось, а держать долго здоровенного Пата за руки не хватило бы сил. Выход из положения нашел философ. Увидев на потолке муху, он указал на нее Пату и, явно подзадоривая его, сказал:

— А вот в глаз мухи из пистолета еще никто не попадал, даже Робин Гуд!

Пат замолк, перестал брыкаться и стал глазеть на муху. Даже «убитый» Массимо в любопытстве приподнял голову.

— Мне? Не попасть мухе в глаз? — с обидой вопросил Пат. — А ну, отпустите меня и дайте мне пистолет! — потребовал он.

— Не попадет, — ехидно прогнусавил Массимо. — Не давайте ему револьвер, — попросил он.

Пат с ненавистью и презрением глянул на младшего клерка.

— Дайте пистолет!

— В людей стрелять не будешь? — спросили Пата друзья.

— Нет, клянусь бедной мамой! Я попаду этой мухе в глаз, вот увидите!

Его отпустили из объятий и дали пистолет.

С десятого выстрела спящая и ни в чем не повинная муха брякнулась на пол с куском лепнины. Пат торжествующе поднял руку, и друзья согласились с ним, что он попал мухе точно в левый глаз. И тогда на радостях, к изумлению гостей, он проделал следующий номер: взял со стола один из хрустальных фужеров и, хрустя зубами, сжевал его, словно огурец.

Тогда Массимо проделал несколько удивительных фокусов с ножом.

Друзья тоже не отстали и продемонстрировали несколько приемов карате, чем заслужили восторг и уважение у клерков.

Сколько еще времени продолжалось это веселье, трудно сказать. Пьяные, как и влюбленные, часов не замечают. Но в конце концов сон развел всех по местам, то есть по постелям.

Ужас пробуждения с большого похмелья в чужом незнакомом месте хорошо известен тем, кто хоть раз напивался до потери памяти. Случаи эти подробно описаны в литературе.

Просыпаешься. Открываешь, нет, с трудом раздираешь тяжелые веки сначала одного глаза, затем другого и, хотя не сразу, видишь: все чужое, незнакомое — и стены, и потолок, да не только вся обстановка, но и твое самочувствие тоже чужое! И в нахлынувшем страхе никак не можешь вспомнить, каким образом попал в этот каменный мешок: то ли тебя бесчувственного, полумертвого приволокли сюда бандиты, то ли сам забрел? И что здесь: склеп, вытрезвитель, камера пыток, притон бродяг, а может, и дом приличных людей? Но с перепугу почему-то думаешь о самом худшем варианте.

Примерно таким было утреннее пробуждение и у Юрия, с теми же воображениями, представлениями и симптомами. Сначала он с нарастающим страхом долго глядел на изуродованный пулями потолок и стены, потом разглядывал спящих друзей, вслушиваясь в их дыхание — живы ли они, не связаны ли веревками, нет ли на них следов пыток? А когда неповоротливое, забитое похмельем сознание постепенно, с трудом, по обрывкам восстанавливало в памяти вчерашнюю картину кутежа, терзающий стыд и угрызение совести восстали в нем жестоким самобичеванием. И, как бывает в подобные моменты, последовало мужское твердое: больше никогда! Ни с кем! Ни рюмочки! Ни птичьего глотка!

«Ах, что бы сейчас сказала об этом противном кутеже милая женушка!»

Сердце поэта сразу заныло тоской по дому, семье, супруге. Выяснив, что он находится сейчас не в склепе, не в камере пыток и даже не в вытрезвителе, Юрий загорелся решимостью выбраться скорее домой с этого проклятого неизвестного острова. С этими мыслями поэт поднялся с постели и сразу же ощутил в голове адскую боль, будто из полушарий его мозга кто-то вытряс серое вещество, а вместо него голову набили железными опилками. Посидев немного на краю постели, превозмогая боль, он встал и вышел на улицу.

Утро было прекрасным!

Небо чистое, певуче звонкое, как детская песня. Утренний воздух ласкал лицо приятной свежестью. Природа дышала полнотой чудесной жизни!

В такое утро только бы и творить гениальные произведения! Из глубин души поэта рванулось было творческое вдохновение, но, отброшенное хмельной болью, оно робко уползло обратно, забившись от страха в неприметные тайники, понимая, что хозяину сейчас не до творчества, дай бог, как следует прогулять больную головушку на свежем морском воздухе. Начинался восход солнца, и золотая заря потянула Юрия к морю.