Владислав Крапивин - Прыгалка

Ночью штормило. К утру ветер угас, а к полудню сгладились и бежавшие с залива крутые волны. Однако за ночь они успели навалить на галечные пляжи под крутизной груды бурых водорослей. В этих грудах зеленели рваные лоскутки морской капусты. Горячее с утра солнце высушило водоросли, но только снаружи, а под верхним слоем они оставались влажными. Было приятно проваливаться ногами сквозь тёплую сухость в сырую прохладу.

Марко шёл и проваливался — где по щиколотку, а где и по колено. Плетёные башмаки он ещё на школьном крыльце сунул в полупустой ранец и зашагал босиком сначала по плиткам поселковой улицы, потом по нагретым каменным окатышам на берегу и наконец — сквозь мочальные пряди морской травы.

Негромко плескала задремавшая вода, низко носились чайки, на камнях белели клочья высохшей пены.

Водоросли пахли как всегда — водорослями. То есть горьковатыми стеблями, йодом, солью, рыбой, и почему-то смолёными канатами, хотя никакой пристани рядом не было…

А ещё пахло тёплым ракушечником, деревом рассохшейся на берегу шлюпки, мидиями и всякой степной травою. Растёт она высоко, за краем обрывов, но чувствуешь её и здесь, у воды…

Этот запах был для Марко привычным, как сама жизнь.

В апреле, когда он вышел из расхлябанного рейсового автобуса на краю посёлка Фонари, когда снова вдохнул здешний воздух, то чуть не заревел. Весна была ранняя, безоблачная, он рывком содрал с себя куртку, поднял лицо и зажмурился на солнце. «Господи, как я мог отсюда уехать?»

Но теперь и печали, и радость возвращения остались в прошлом. Солнце было уже летнее, июньское…

Подсохшие водоросли ласково царапали ноги. Похожие на стеклянную пыль морские блохи тысячами взлетали перед Марко, и среди них, как в дождевой мороси, включались игрушечные радуги. Потом из коричневых стеблей выбрался крохотный мелко-пятнистый краб. Засуетился, провалился в чащу, выбрался опять. Перепугано завертел бисерными глазами на стебельках. Марко двумя пальцами ухватил его за панцирь, отнёс к воде, посадил в тени сырого камня.

— Больше не суйся, куда не надо, малявка…

Второго такого же малыша Марко увидел посреди похожего на драконий череп известнякового обломка. В известняке были круглые, как следы от мячиков, углубления. Самое большое из них пряталась в тени, и в нем ещё не высохла вода. Там и сидел крабёныш. Иногда пытался выбраться, но тут же соскальзывал. Марко помог и этому бедолаге, пустил его прямо в маленькую осторожную волну: там сообразит, как ему жить дальше.

Скоро на пути у Марко оказалась неровная стенка. Невысокая — где по пояс, а где по колено. Приглядишься — и видно, что искусственная кладка. Крупные брусья пористого туфа. Говорили, что это остатки древнего пирса. Когда-то здесь была рыбачья гавань. Стенка тянулась от подножья обрыва до воды. Там она упиралась в развалившееся приземистое строение — то ли остатки сторожки, то ли основание маячной башенки.

Поселковые ребята знали, что во время шторма прибой иногда забрасывает внутрь постройки всякие морские трофеи: сорванные с судов спасательные круги, пустотелые стеклянные шары от сетей, разноцветные пластиковые ведра с поплавками на ручках, шлюпочные анкерки и даже сдутые с неосторожных моряков фуражки… Марко с разбега прыгнул на стенку и встал, размышляя. Надо бы, конечно, заглянуть в развалины: вдруг повезёт. Но в то же время желудок постанывал от голода. А стенка тем краем, что у обрыва, упиралась прямо в начало крутой тропинки-лесенки, ведущей к Маячной улице, на которой дом Солончуков. А в доме наверняка готова уха из пикши и вареники с начинкой из ранней черешни. До развалин же, хотя и недалеко, но надо ноги ломать…

И всё же исследовательский дух победил. Прыгая с камня на камень по заросшему колючками гребню, проваливаясь ступнями в расщелины между туфовыми брусьями. Марко двинулся на поиски добычи. Казалось бы, чего проще — соскочи со стенки и, перепрыгивая через кучи водорослей, топай по гальке и песчаным проплешинам. Но нет же, по верху интереснее. Попахивает приключением.

И настоящее приключение случилось.

До каменной хибары оставалось несколько шагов, когда из неё донёсся голос:

— Эй, браток…

Марко замер. Видимо, за ним наблюдали через щель.

Слово «браток» было понятное, но не здешнее. Если взрослому нужен был мальчишка, могли окликнуть по-всякому: «хлопчик», «малец» или уважительно — «дружище», или слегка насмешливо — «Эй, школяр»… Если звали незнакомые девчонки, то вполне «культурно»: «Эй, мальчик…». Если пацаны, то в зависимости от того, какие. Или «стой, салага», или «подожди, корешок», или «тормозни, приятель»…