Юрий Никитин - Империя Зла

Рядом с Эйзеном шагал Гарри, огромный негр, толстогубый и со скошенной назад нижней челюстью. Его считали страшилищем даже шлюхи островов Полинезии, но здесь оттянется на русских девках, а их русские парни пусть кусают локти, ждут когда поиметые им девки принесут им на выпивку его доллары!

С другого бока Эйзена грохотали ботинки сержанта Форбса. Этот вообще шел, растянув рот в улыбке так, что едва не задевал за края горизонта. Перед глазами проплывали картинки того, что он со своим взводом недавно вытворял в Малайзии. Та миниатюрная азиаточка смогла вместить такое, что и в сайтах Интернета не поверили бы, сказали бы, что подправили компьютерными штучками! А когда начали на спор, то ее загибали так и эдак, что-то да повредили, и хотя отец ее оказался одним из высших чинов, но когда дело касается американской армии, страна за них горой, все сошло, еще и самого папу поимели, а теперь впереди Россия, ранее недоступная, их некогда гордые женщины, теперь уже не гордые, теперь все эти дворянки и прочие признают хозяином того, у кого шуршат зеленые...

Сержант Волков на миг оторвался от стереотрубы:

– Товарищ лейтенант, взгляните!

Олейник нехотя выбрался наверх, хмуро и недружелюбно смотрел на развеселившегося солдата. Тому проще, потерпит еще три месяца, а там домой к родителям под крылышко. Ни тебе забот как прожить без жалованья, без жилья...

– Что там?

– Американцы уже в роще!

Олейник раздраженно прильнул к трубе. Волков сочувствующе сопел, все знали, что офицерам гарнизона жалованье задержали за три месяца, а обещанные им квартиры продали коммерсантам не то из Грузии, не то вовсе Чечне.

Вместо зелени колыхалась серая муть, пока не догадался протереть окуляры, убрать пот и пыль с сержантовой рожи. Наконец проступили на удивление рослые деревья, толстенькие и с растопыренными ветвями, зелень почти свежая, несмотря на удушающую жару.

– Берите ниже, – подсказал Волков. – Еще ниже...

Он суетился рядом, даже пробовал пальцем надавить на край трубы, пригнуть, словно шестеренки уже и не шестеренки. Олейник покрутил винт, стволы поползли вниз, вот и чахлая трава, шаг вправо, шаг влево... ага, вот они!

Фигуры командос проступили с пугающей четкостью. Он видел по их лицам, что все вскормлены не только на лучшем молоке, но и на сливках, сметане, напитанными витаминами, мускулатура накачана не на строительстве генеральских дач, а на тренажерах в полтыщи баксов штука. Умываются лосьонами, шампунями, а если нет солнца, то загорают под искусственным, заботятся, стервы, о здоровом цвете кожи. Сволочи. Сытые твари.

Остановились на краю рощи, оглядываются по сторонам, осматриваются. На лицах хозяйскость, с которой уже прикидывают за сколько перепродать, а местное население то ли перепороть на конюшне, то ли на плантации всех...

Он подкрутил окуляр доотказа. Группа десантников приблизилась, разрослась, и чтобы увидеть всю группу, приходилось двигать трубой из стороны в сторону. Крупным планом появился огромный рыжий малый, уже развалился под деревом по-хозяйски, челюсть как у коня, зубы огромные – лошадиные, явно же чистит дорогим пепсодентом, что каждый день в рекламе, а если и появится дырка, то стоматологи тут же заделают намертво, без боли, без неудобств, даже бесплатно, ибо платит военное ведомство...

Рядом с рыжим, небрежно привалившись плечом к дереву, такой же огромный негр мерно двигает челюстями. В правой такой огромный бигмак, что Олейник невольно сглотнул. Кадык дернулся, голодная слюна прошла по горлу, а в желудке запекло сильнее. В левой руке негра бутылка из темного стекла, Олейник подкрутил еще, не понимая даже зачем, этикетка стала крупнее, марку не рассмотрел, но по рисунку ощутил, что за такую бутылку ему пришлось бы выложить два-три месячных оклада.

Жена пилит, что три месяца без жалованья, сами кое-как перебьются, хоть на сухарях, но ребенок ходит в школу! Без школьных завтраков в голодные обмороки падает, обувка такая, что видно как младшие пальцы отдают честь старшему.

Но все же как-то пока терпят, пробовал он заикаться, на что она с усталым раздражением кричала, что его беда в том, что он – как все, никогда ничем не выделялся, по нему можно прогнозировать кто станет президентом хоть через пять лет, какие книги прочтут, какие песни будут слушать.

Это было самое больное место, потому что еще со школьной скамьи каждый мечтает быть единственным и неповторимым, кому-то еще и удается, а вот он всегда поступал «как все», а когда вроде бы ему удавалось выкинуть что-то из ряда вон, потом оказывалось, что так поступает абсолютное большинство...