Павел Вежинов: «Если», 2001 № 08

Уже второй день — по нашим земным часам — «Сириус» кружил вокруг этой проклятой луны, красной и гладкой, как огромный детский мяч. В сущности, мы называли ее луной только потому, что не знали, какое ей придумать название. Ее планета-мать представляла собой мертвое небесное тело, на котором, по мнению наших специалистов, никогда не было органической жизни. Где-то далеко в черном небе призрачно светило их зеленое солнце. И вообще, мы находились в одной из самых пустынных частей нашей галактики, где многое меня угнетало и внушало предчувствие беды. Я чувствовал, что и другие члены экипажа охвачены какой-то непонятной нервозностью, а это худшее, что может случиться на межпланетном корабле. Только наш командир был, как всегда, спокоен и уверен. В свои двести тринадцать биологических лет он выглядел все таким же неколебимым и мудрым — прямо как на плакате. Таких, как он, осталось не больше десятка — и, на мой взгляд, исключительно благодаря их чертовскому упорству. Большой совет по космическим исследованиям все еще посылал корабли для разведывательных полетов в различные части нашей галактики. Мы стоили человечеству невероятно дорого, почти каждый третий на Земле должен был трудиться во имя наших довольно бесплодных скитаний в пустоте. К тому же наш век все больше охватывал дух необъяснимого эпикурейства и равнодушия к науке. Наш командир относился к этому с молчаливым презрением, которое на борту корабля становилось не столь молчаливым…

Точно в пять часов на экране появилось его холодное худое лицо.

— В пять тридцать все ко мне! — приказал он.

— Слушаюсь, Пер…

Он видел и слышал всех сразу. Это право командира сохранилось теперь только на межпланетных кораблях. Но через секунду я услышал с экрана знакомый звук, похожий на удар гонга, и понял, что мы остались одни.

— Славин, почему ты улыбнулся? — спросил он.

В тоне его не чувствовалось ни строгости, ни любопытства.

— Не помню, Пер.

— Не хитри, Славин. Услышав приказ, ты улыбнулся.

Я набрался храбрости:

— Уважаемый Пер, клянусь, что я не улыбнулся. И все же вы имеете право так думать.

— По какой причине?

Я поколебался.

— Просто я удивляюсь, зачем вы собираете совет, когда и без того все решаете единолично.

— И это тебя раздражает?

— Нисколько… Вы же сами сказали, что я улыбнулся.

— Но на этот раз ты ошибаешься! — покачал головой командир. — На этот раз мы действительно примем общее решение.

— Я всегда в вашем распоряжении, Пер…

— Но интересно, что улыбнулся только ты один, Славин. Остальные восприняли приказ как нечто естественное.

— Боюсь, что вы наблюдали только за мной, — ответил я.

Командир словно бы не слышал, но не сводил с меня внимательного взгляда.

— Славин, ни в коем случае не воспринимай мои слова как замечание, — сказал он, и голос его зазвучал гораздо мягче. — Я всегда считал, что на корабле лучше всех понимаешь меня именно ты.

Не успел я ответить, как экран погас.

Признаюсь, я задумался. В сущности, он прав, я должен понимать его лучше всех. Прежде всего, я историк. Кроме того, в свои девяносто шесть я был вторым по возрасту среди экипажа. Того, что нас объединяло, было больше, чем того, что разъединяло. И все-таки я не понимал его — он представлялся мне героем, но странным и чуточку смешным, как какой-то древний идальго. А иногда немного печальным, как бывают печальны люди незадолго до смерти. Но я не верил, что он скоро умрет. Мне казалось даже, что он никогда не умрет — точно его смерть была противоестественной. Жизнь без него словно теряла смысл.

Экран загорелся, появилось бледное, несколько асимметричное лицо.

— Как поживаешь, Славин?

— Сам знаешь, чего спрашивать, — пробормотал я недовольно.

— Ты мне кажешься каким-то подавленным, — сказал он. — Ничего, это у тебя пройдет. И вообще, готовься в дорогу, мой мальчик!

Это меня удивило:

— Ты уверен, Герц?

— Ну, не вполне… В нашем деле всегда есть риск. У тебя появляется отличный шанс, мой мальчик, в этом полете мы долго скучали…

Что верно, то верно. Непонятный красный шар, вокруг которого мы сейчас кружили, был единственным достойным объектом за все время нашей экспедиции.