Алексей Леонтьев - Искатель. 1962. Выпуск №5

— Битте! — сказал я, снимая с огня банку. Мне приходилось мобилизовать весь багаж школьных познаний в немецком языке. — Эссен!

Я вывалил в котелок полбанки консервов и разделил еще раз точно пополам. Риттер никак не откликнулся на мое приглашение. Я выложил свою долю на крышку котелка, а котелок и одну галету поставил возле лейтенанта. Поколебавшись, он взял свою порцию. Мы ели маленькими глотками, не торопясь, как на дипломатическом рауте.

Хотелось сдобрить консервы хорошим глотком спирта, но то, что уцелело в фляге Дигирнеса, надо было сохранить на крайний случай.

После еды боль в голове утихла. Нестерпимо захотелось спать. Я заставил себя подняться.

— Ауфштеен! — сказал я. — Шнеллер!

Риттер, приготовившийся отдохнуть, изумленно повернулся.

— Форвертс! — сказал я.

Ветер дул теперь в спину. Идти стало легче. Но Риттер замедлял шаги. Он никак не хотел уходить далеко от базы, поминутно останавливался, поправлял меховые сапоги, снаряжение.

Мы поднялись на пологий холм. Я узнал место. Здесь нас вчера догнали немцы. Метель успела занести следы саней. Если бы она началась несколькими часами раньше… Знаком приказал Риттеру свернуть направо.

Тщетно искал я следы могилы Дигирнеса. Снег выровнял все в спокойное белое полотно. Невольно сжались кулаки. Кто-то должен ответить за гибель «Олафа», за смерть Дигирнеса, за все, что случилось на этой пустынной земле… Риттер взглянул мне в лицо и, не дожидаясь приказания, торопливо зашагал на север.

К ночи нас настигла пурга. Пришлось остановиться. Риттер даже помог мне вытоптать яму с подветренной стороны холма.

Спиртовку на таком ветру разжигать невозможно. Делю оставшиеся полбанки консервов и выдаю еще по одной галете. На этот раз Риттер сразу принимается за еду. Со стороны поглядеть — просто два друга, застигнутые непогодой, расположились на привал.

Покончив с ужином, устраиваемся на ночлег. Снова начинает зудеть ссадина на голове. Надо бы ее перевязать, но сейчас это невозможно. Слева от меня лежит Риттер, справа под рукой автомат.

Стынут ступни. Я вытаскиваю спальный мешок, засовываю туда ноги.

Мороз дает о себе знать. Риттер ворочается, встает, снова ложится. Наконец садится и пытается прикрыть ноги полой меховой куртки. Я не выдерживаю. Мешок широкий, в нем еще много места.

— Идите сюда, — говорю я, расправляя мешок. — Комм хир! — Какую-то секунду лейтенант колеблется, но, наконец, решается. Он даже снимает сапоги.

— Хенде! — приказываю я. — Дайте руки!

Лейтенант настороженно протягивает руки. Я связываю

их у запястья, но не туго, так, чтобы он мог все-таки двигать ими. Мы вытягиваемся рядом в одном мешке.

Риттер шевелит ногами, устраиваясь поудобнее. Потом поворачивает ко мне голову.

— Табак! — говорит он. — Сигарет!

Это первые услышанные мной слова. Я достаю сигарету, подношу ее прямо ко рту лейтенанта.

— Фоер! — просит он, щелкнув пальцами.

Протягиваю Риттеру его собственную зажигалку, закуриваю сам.

Лейтенант затихает. Сквозь сапоги чувствую тепло его ног. В бок больно упирается неудобная треугольная кобура парабеллума. Вынимаю пистолет, потом все-таки вкладываю его обратно. Так лучше. Пусть мешает. Меньше шансов заснуть. Спать мне нельзя.

Риттер, докурив сигарету, поворачивается на бок. Кажется, он даже пробурчал что-то вроде «доброй ночи». Через минуту слышится его мерное посапывание. Но я не очень доверяю безмятежному посапыванию лейтенанта.

Я жду. Жду полчаса, час. Воет пурга. Снег падает на лицо. Риттер уже похрапывает во сне. Проходит еще час и, наконец, я решаюсь произвести эксперимент.

К храпу лейтенанта присоединяется мое посапывание. Я даже присвистываю «во сне». Проходит минута, другая, третья… Лейтенант по-прежнему храпит. Кажется, он действительно заснул… И вдруг — осторожный толчок. Открываю глаза и встречаюсь с темными кругами очков. Риттер продолжает «храпеть». Поймав мой взгляд, он тут же откидывается назад.

Ну что ж, посмотрим, у кого окажется больше выдержки.

Главное — не думать о сне. Сейчас, например, мне гораздо больше хочется пить. Ловлю ртом холодные снежинки. Воет пурга. Ветер наметает над нашей ямой сугроб.

Сугроб закрыл небо. Сквозь узкую щель пробивается тусклый свет. Воет пурга… Сколько мы лежим в этой снежной яме? День, два, неделю? Мои часы стоят. Наверное, в них попала вода. Я пытаюсь восстановить события. Была пурга, и тусклый рассвет сменялся густой темнотой ночи. Несколько раз мы ели. К сожалению, слишком мало. Во второй банке консервов вместо мяса оказалось густое желе, вроде мармелада. Осталось только несколько галет.