Это не измена, повторял он неизвестно кому, глядя в прозрачную темноту, лаская небрежно грудь спящей девушки, чьим наслаждением только что взахлёб дышал. Это не измена. Это просто биология. Двое животных на разных полюсах пола, перепад потенциалов. В конце концов, мне нужно было узнать — человек я или всё-таки нет. Могу ли я — без постоянного контролирующего взгляда с небес. Могу. Очень даже могу. Могу не быть святым — и не отлететь… к нему.
И вдруг подумал, что за это тоже стоит быть благодарным. Но вместо благодарности пришли досада и раздражение. Разрешаете, значит. Спускаете с поводка. Я, мол, не такой, какой была она. Она держала на «строгаче», на других баб просто не включалось. А я — разрешаю. Поваляйся в луже, грешник, раз уж тебя тянет. Пилосцам дозволено.
Игорь осторожно высвободил плечо из-под сонной белокурой головки, погладил пальцем подбородок девушки — она не проснулась. Звёзды гасли за окном, время уходить.
По дороге назад едва не слетел с просёлка — заметил прыгающую с дерева на дерево белку и засмотрелся. У дневной летаргии есть свои преимущества — объясняться с Костей придется только вечером. А с Энеем он объясняться не будет вовсе.
Но тут вышел обвал — загнав «Полонию» под навес и сняв шлем, он услышал:
— Привет.
Костя курил на крыльце домика.
— Привет, караульщик, — сказал Игорь. — Докладываю. Съездил в город, сходил на танцы, впал в блуд — с удовольствием впал, надо сказать. Всё, что писали про полек классики — правда, — он прицепил шлем к сиденью. — Красную Шапочку не съел. Не встретил.
— Чаю хочешь? — спокойно сказал Костя. — У меня как раз свежий заварен. Крепкий. Тебя ждал, боялся уснуть.
Чай? Чай это хорошо. Не пиво же пить на сон грядущий. Или не грядущий.
— Спасибо.
Он поднялся за Костей на крыльцо, подождал там, чтобы не будить Лучана. Кен вынес две дымящиеся кружки, плитку шоколада. Он у нас сластёна, Кен. Сели на ступеньки, Костя с легким даже не хрустом, а щелканьем поделил плитку. Чай — горячий и действительно крепкий. А шоколаду не хватает веса. Не понимают они здесь, что такое чёрный шоколад. И вообще, мало что понимают. Как и везде. А впрочем, Костя любитель молочного, и чёрный ест «за неимением гербовой…». Должно же у него хоть что-то быть, у добровольного евнуха.
И от этой последней мысли Игорю стало так мерзко, что он даже кружку поставил на крыльцо, чтобы не раздавить и не обвариться. Сморщился, заставил себя снова взять. Глотнул чаю — будто накипь с языка смыл. Заткнись, чертяка, сказал про себя. С Зосей это был я. А сейчас уже ты.
— Это фигня, — Костя зажмурился, глотнул чаю, вдохнул запах моря. — Это со всеми. Так или иначе.
— Что Ван Хельсинг? — спросил Игорь.
— Да ничего. Я с ним поговорил, а потом его Малгося обратно в каюту утащила.
— Хорошо. Только ещё его чувства вины мне для полного счастья и не хватало.
Костя не ответил. Мечтательно сощурившись, долго глядел на яхту, потом спросил:
— А хороша, да?
— Да. — Игорь ровно дышал к парусной романтике, но это была Настоящая Вещь, и, чтобы оценить её, не требовалось разбираться в обводах и оснастке. Он где-то читал, что некрасивые самолёты не летают. Наверное, к кораблям это тоже относится. — Да. Жалко будет продавать…
На палубу выбралась нагая Мэй, потянулась всем телом, потом заметила мужчин на крыльце, махнула им рукой и с борта «ласточкой» прыгнула в воду.
— Интересно, — сказал Игорь, — в Африке русалки чёрные или белые? Надо Хеллбоя спросить. Он, кажется, там воевал.
— И он тебе расскажет, — хмыкнул Костя, — на что ловить русалок и как свежевать.
Интермедия: Штормовое предупреждение
Примерно два раза в неделю Дмитрий Дмитриевич Синочкин мечтал стать гекконом. Сцинковым или токи. Да хотя бы обыкновенным плоскохвостым домовым гекконом. Хвастают в Управлении, что им безразлично, к какому биологическому виду принадлежит существо, соответствующее занимаемой должности? И отлично. Значит, и для чешуйчатых цепкопалых нет преград.
Мечтал. И каждый раз с сожалением осознавал, что метаморфоза, увы, ничем не поможет. Поскольку самый разгекконистый геккон, если он и вправду соответствует должности замначальника Управления по кадровым вопросам, не станет в служебное время бегать по потолку чужого кабинета, даже если ситуация того требует.
Синочкин вздохнул и сказал:
— Я, наверное, вас неправильно понял. Или что-то упустил. Вы не могли бы изложить свои резоны еще раз?
Читать дальше