Александр Ян - Выстрелы с той стороны

Продолжая говорить, он взял Антона за пальцы и резко дёрнул. Антон не был готов и не успел рефлекторно напрячь руку. Прилив острой, но мгновенной боли — и сустав со щелчком встал на место.

— Давай перевяжу, — Эней спустился вместе с Антоном в кубрик, он же камбуз, кают-компания и медпункт, открыл ящик и достал эластичный бинт. — Не тревожь руку сегодня и завтра, отрабатывай хидза и маваси, как я тебе показывал. А послезавтра — без остервенения.

— Андрей, — вдруг спросил Антон, — а как тебя… работать учили? И почему? Почему он тебя вообще взял?

— Он меня взял, потому что… — Эней бинтовал туго, но так, чтобы рука сохранила подвижность. Умело бинтовал. — …Мне деваться было некуда. Я на два года был младше тебя, когда моих родителей… потребили.

Он наложил последний виток бинта, закрепил застежкой, присел на край стола. Плечи опустились.

— Я в футбол пошел играть. Вернулся домой — а там…

Антон кивнул. Он уже думал об этом и так и не смог решить, что хуже — так, как у Энея, или так, как у него самого.

— Он взял тебя с собой, да. А почему — в дело?

— А я очень хотел. И доказал, что смогу.

Антон попробовал пошевелить запястьем. Поморщился.

— А ну, сядь, — Эней показал на диван. — Давай, расскажи, что с тобой. Ничего не бойся. Я всё пойму. Со мной всё это было.

Антон сел, механически подтянул левое колено к подбородку, обхватил руками. Сейчас он был похож на нахохлившуюся птицу.

— Понимаешь, — сказал он, — это как цирк. Клоуны бегают, лошади кланяются, гимнасты летают под потолком… и всё не совсем настоящее. Фокусник женщину в ящике распиливает, она смеётся. А потом распадается на части. И умирает. Первый раз, с Курасем, я думал: мне плохо от того, что человек гадом оказался — и что именно я это доказал. А сейчас мы чисто обошлись — а этого толкача, хуньданя [17] Хуньдань (кит.) — негодяй, мерзавец (досл. — гнилое яйцо) три раза убить было мало… а всё равно.

Эней чуть выпятил нижнюю губу — это был его способ выражать удивление.

— А я было думал: тебя страх одолел… Да, мы чисто обошлись. Всё правильно. Радоваться надо.

Антон вздохнул.

— Понимаешь, я решаю задачу. Мне нравится. Чем сложнее задача, тем лучше. И чтобы экономное и красивое решение. Но задача — абстрактная, а люди — конкретные. Как бы это объяснить… Ну вот представь, что ты играешь в Stand and Fight. Рубишь там врагов, взрываешь мосты, и знаешь, что это не по-настоящему. Что ты — не рейнджер Арни, а просто лицеист. А потом вдруг понимаешь — ты-то лицеист, а убиваешь и взрываешь по-настоящему.

— Вот поэтому я не играю в аркады, Тоха. — Эней вздохнул, покусал губу. По летнему времени и по случаю физической работы командир обходился одними шортами — и Антон видел на его боку весенний «трофей», шрам наподобие звезды с разновеликими лучами. И несколько других, старых. Да уж, зачем такому человеку аркады…

— Я даже не знаю, что сказать тебе… Я ведь на самом деле драться люблю. Убивать — нет, а драться — да. Как Хеллбой. Только он в армии стал адреналиновым маньяком, а меня Ростбиф удержал. Ну вот… мы убиваем и взрываем по-настоящему… да… Но ведь ты, как раз ты делаешь все, чтобы смертей было меньше. И я не знаю, отчего ты комплексуешь. Ну да, любишь своё дело. Так ведь дело-то хорошее. Это мне нельзя.

— Я боюсь, — сказал Антон. — Я боюсь, что ещё раз, два, десять — и от меня ничего не останется.

— Волков бояться — в лес не ходить, Тоха. Но если… если ты хочешь уйти — то пожалуйста. Тебя никто не осудит. Твою долю выделим. Только подожди, пока Стах реализует добычу.

Антон отпустил колено, выпрямился.

— Я не хочу уходить. Я хочу знать, как с этим справляться. Андрей, ты… ты не видишь, почему Хеллбой пьёт?

— Хеллбой пьёт, потому что ему без драки жить неинтересно… Если тебе с нами оставаться вредно — что я, держиморда какой-то?

— «Никто из нас добровольно не может уйти из группы — если только мы все вместе не примем решения её расформировать», — процитировал Антон. — Я просто не знаю, что мне с этим делать. А если уйду, будет только хуже.

— Знаешь, красивые слова можно сказать быстро — но иной раз лучше их не выполнять. Я же тебе не враг, Енот. Я… как бы друг. То есть, для меня ты — друг, не знаю, как для тебя я. Скажи, что для тебя лучше.

— Так ведь я не знаю! Если бы я знал!

Андрей вдруг сощурился и жестко сказал:

— Ты вот что. Подожди до первой пули.

Антон сглотнул — и вдруг подумал, что совет правильный. Вот сейчас он с этими ребятами тренируется, ест, пьёт, говорит о жизни, готовит яхту к походу на Гамбург и дальше, а ведь завтра кто-то из них может выбыть — совсем. Он вспомнил, как Эней сгорал в лихорадке, вспомнил след каблука на его груди, вспомнил, как Игорь покрывался волдырями под лучами солнца — они оба живучи, как коты, и всё же…