Питер Морвуд: Иван-Царевич

— Я было подумал, — ответил он, помогая жене спешиться, — но времени решил попусту не тратить ни на стрелы, ни на мечи, ни на отраву.

— Но ведь тогда он сотворит с тобою то, что прежде сотворил! — воскликнула Марья Моревна. — На куски разрубит, вновь меня вдовою сделает, а уж этого я, Ванюша, в другой раз не снесу. — Она прислушалась к отдаленному топоту копыт.Сядем-ка снова в седло да скорей к нашему терему. Единственная надежа — книги мои.

— Нет, голубушка. Кощею того и надобно, чтоб я от него бегал. Надоело мне по его указке жить.

Поглядела на мужа Марья Моревна, и страх на лице ее сменился проблеском надежды. Мало того — она даже усмехнулась.

— Сдается мне, давно ты не по его указке живешь. Говори, что надумал, Иван-царевич!

Он наклонился с седла и крепко поцеловал Марью Моревну в губы.

— Это раз. Остальное сама увидишь. — Он указал мечом на другую лощинку, чуть подалее. — Вон туда ступай, а то ведь и мне тебя терять неохота.

Она рассмеялась. Топот становился все слышней, а Марье Моревне слишком часто доводилось видеть конные поединки, чтоб она сейчас мужа ослушалась. Пешему промеж копыт путаться не след — вмиг стопчут. Но прежде дотянулась она до его пояса и вытащила оттуда маленький клинок. Иван проследил за ее рукою, и страх мелькнул в глазах его.

— Я тебя и раньше предупреждала, — твердо сказала Марья Моревна. — Коли жить, так вместе, коль умирать, так тож. Ежели тебе сыра земля суждена, и я не стану боле Кощеевой пленницей.

С ближнего холма пыль столбом повалила, и на гребне его показался Кощей. Марья Моревна умно выбрала место для нападения: чернокнижнику был только один путь — мимо лощинки, а Иван мог сбоку ударить.

Кощей Бессмертный и его конь ожидали увидеть тыл супротивника, и боковой удар застиг их врасплох. Иван до боли в коленях сдавил конские бока, и Сивка наскочил на старшего брата. В тот единый миг, что промчались они мимо Кощея, для Ивана весь мир перестал существовать, кроме лезвия острой сабли да цели, в какую то лезвие метило.

И нашла сабля свою цель — у Ивана аж рука заныла. Увидал он, как валится с коня супостат, ровно мешок с костями.

Брякнулся Кощей наземь и застыл бездвижно. Иван же, поворотив Сивку и держа наготове меч, стоял и ожидал, что дальше будет.

А было вот что... По телу чернокнижника судорога пробежала, потом поднялся он на колени, слепил руками куски расколотого черепа — точь-в-точь как иные шапку на голове поправляют, — от Иванова удара на лбу у него остался лишь небольшой багровый след. Наклонился он, подобрал саблю, махнул ею Ивану.

— Слезай, пешими биться будем! — крикнул чернокнижник, вставая. — Покажи мне смелость русского своего сердца!

При виде старика, что за много веков отразил все удары богатырские, Ивана мороз до костей пробрал. Сколько мыслей теснилось в голове его, сколько хитростей военных, но все они померкли, когда супротивник с такою легкостью прибрал на место выпущенные мозги, ровно причесался.

— Смелость ты уже видал, старый хрыч! — ответил он. — И сердце русское видал, когда я в прошлый раз твои условья принял. Теперь моя очередь указывать.

Кощей пробурчал что-то себе в бороду и, будто нож, перебросил из одной руки в другую саблю свою турецкую.

— Ты уж лучше беги что есть мочи, Иван-царевич... Хотя и это навряд ли тебе поможет. Все одно ты покойник.

— Был я и покойником, ан видишь, воскрес. А ты, хоть могила тебе не уготована, все одно живой труп. — Иван направил саблю промеж горящих глаз Кощея. — И ежели мнится тебе, что побегу я, жизнь свою спасаючи, а жену тебе оставлю...

Чернокнижник ждал продолженья сих дерзких слов, но Иван вдруг дал посыл коню и на всем скаку отсек врагу десницу по самое плечо.

— ...то не надейся! — закончил Иван, перебросил ногу через луку, проворно спрыгнул с коня и подхватил отсеченную руку.

Оглушенный Кощей и глазом не успел моргнуть. Пальцы левой руки, потянувшиеся было за потерей, сомкнулись в пустоте.

А Иван едва не выронил Кощееву руку. И оттого, что тяжела была, к земле тянула, и от небывалого ощущенья, что держит он не теплую плоть человеческую, но мертвый узловатый сучок. Однако пальцы когтистые все еще сжимали кривую саблю, точно смерть свою — косу.

Кощей Бессмертный, видать, тоже так подумал, ибо начал пятиться от Ивана, злобно пожирая его глазами. Чернокнижник не человек, сказала как-то Марья Моревна. Оттого не убить его ни человеку, ни оружью, человеком сработанному.

Но теперь Иван держал саблю, зажатую нечеловеческой рукой самого Кощея.