Ларри Нивен - Штиль в аду

– Что? Ах да, понимаю. Они соединяются через меня.

– Теперь давай предположим на минуту, что неисправная деталь – это ты. Ты не механическая деталь, Эрик. Если с тобой что-то произошло, дело не в медицине. Это было первое, что мы проверили. Но это может быть связано с психологией.

– Очень приятно узнать, что ты считаешь меня человеком. Так у меня, значит, шарики поехали, так?

– Слегка. Я думаю, у тебя случай того, что называют триггерной, или курковой анестезией. Солдат, который слишком часто убивает, обнаруживает, что его правый указательный палец или даже вся ладонь онемела, словно они больше ему не принадлежат. Твое замечание, что я не считаю тебя машиной, Эрик, имеет большое значение. Я думаю, в этом-то все дело. Ты никогда по-настоящему не верил, что всякая часть корабля – это часть тебя. Это разумно, потому что это правда. Каждый раз, когда корабль переустраивают, ты получаешь новый набор частей и правильно, что ты не думаешь об изменении модели, как о серии ампутаций. – Эту речь я отрепетировал, постаравшись все выразить так, чтобы Эрику оставалось только поверить мне. Теперь я понял, что она должна была звучать фальшиво. – Но теперь ты зашел слишком далеко. Подсознательно ты перестал верить, что можешь ощущать турбины частью себя, как это было задумано. Поэтому ты и убедил себя, что ничего не чувствуешь.

Когда моя заготовленная речь кончилась и ничего больше не осталось сказать, я замолчал и принялся ждать взрыва.

– Ты рассудил неплохо, – сказал Эрик.

Я был поражен.

– Ты согласен?

– Этого я не говорил. Ты сплел элегантную теорию, но мне нужно время, чтобы ее обдумать. Что нам делать, если она верна?

– Ну… не знаю. Просто ты должен излечиться.

– Хорошо. А вот моя идея. Я полагаю, что ты выдумал эту теорию, чтобы сложить с себя ответственность за возвращение живыми домой. Она взваливает всю проблему на мои плечи, фигурально выражаясь.

– Ох, что за…

– Заткнись. Я не говорил, что ты не прав. Это был бы беспредметный спор. Нам нужно время, чтобы обо всем подумать.

Только когда уже пора было выключать свет, четыре часа спустя, Эрик вернулся к этой теме.

– Почемучка, окажи услугу. Вообрази на время, что все наши неприятности вызваны чем-то механическим. А я представлю, что они имеют психосоматическую природу.

– Это вроде бы разумно.

– Это разумно. Так вот, что ты можешь сделать, если они психосоматические? И что могу сделать я, если они механические? Я же не могу обойти себя кругом и проверить. Лучше каждому из нас держаться того, что он знает.

– Решено. – Я выключил его на ночь и лег спать.

Но не заснул.

При выключенном свете было, как снаружи. Я его опять включил. Эрика это не разбудит. Эрик никогда не спит, как обычные люди, потому что в крови у него не накапливаются токсины усталости, и он бы свихнулся от непрерывного бодрствования, не будь в него вмонтирована в области коры пластинка русского стимулятора сна. При включенном стимуляторе корабль мог взорваться, а Эрик не проснулся бы. Но я глупо себя почувствовал из-за того, что боялся темноты.

Пока темнота оставалась снаружи, все было нормально.

Но здесь не должно быть темно. Темнота вторглась в мозг моего напарника. Так как блоки химического контроля предохраняли его от безумия химического происхождения, вроде шизофрении, мы и предполагали, что он всегда будет нормален. Но какой «протез» предохранит его от собственного воображения, от его же сдвинувшегося здравого смысла?

Я не мог исполнить свою часть соглашения. Я знал, что я прав. Но что я мог тут поделать?

Поразительно, насколько все ясно задним числом. Я точно видел, в чем была наша ошибка, моя, и Эрика, и сотен людей, построивших его систему жизнеобеспечения после аварии. От Эрика тогда не осталось ничего, кроме нетронутой центральной нервной системы и никаких желез, кроме гипофиза. «Мы отрегулируем состав его крови, – говорили они, – и он всегда будет спокоен, хладнокровен и собран. У Эрика – никакой паники!»

Я знал девчонку, у которой отец лет сорока пяти угодил в несчастный случай. Он со своим братом, дядюшкой той девицы, отправился на рыбалку. Домой они возвращались в доску пьяные и этот мужик ехал верхом на капоте, а его брат вел. Потом брат резко затормозил. Наш герой оставил на украшении капота пару важных желез.

Единственным изменением в его половой жизни было, что его жена перестала бояться поздней беременности. Уж очень у него хорошо были развиты привычки.