Сергей Алексеев - Птичий путь

Друзей, которых приводят в дом, Сколот вынужденно не заводил, чужие никогда здесь не появлялись, поэтому тигельную печь, инструменты для литья и оборудование он далеко не прятал, оставлял на кухне, в шкафу, там же держал свои вещества и присадки, рассыпав их в пеналы для специй, а гипс и формовочные добавки к нему и вовсе стояли вместе с цементом и плиточным клеем на балконе – вроде как строительный материал для будущего ремонта. И только активизированное топливо, соларис, на котором он плавил монеты, – гранулы, напоминающие гранитную крошку, – уберегая от солнечного света, хранил в герметичной медной капсуле, а от постороннего глаза – на видном месте, в прихожей, среди хозяйских баночек с засохшим обувным кремом, щеток и старых башмаков.

Теперь в квартире ничего, касавшегося алхимических опытов, не было. Забрали даже старые аптекарские весы, на которых он отмерял некоторые компоненты.

Самое главное – пропала капсула с соларисом.

Тугой пакет с деньгами, пусть и мелкими, остался где был, ни одна вещь с места не сдвинута, то есть похититель явился сюда, точно зная, за чем и что где находится. Или каким-то образом определил, что́ следует взять. И все равно случайный, непосвященный человек не сумеет самостоятельно разобраться в технологических тонкостях алхимии, тем более управлять горением топлива, соблюдая определенные температурные режимы. Это было искусство, сравнимое с музыкальным: можно бесконечно сочетать звуки, подбирать тональность, ритмы, но никогда не случится чуда, чарующего слух и душу.

То есть забравшийся в его квартиру похититель должен был сначала отследить весь процесс в самых мелких деталях, а сделать это никто не мог в принципе. Квартирную хозяйку Сколот в расчет не брал, причастность Роксаны сразу же отмел, хотя любопытная соседка была единственной, кто высказывал подозрения в чародействе, и подаренный ей венец мог бы вполне их усилить. Сколот был уверен: ее проницательность – всего лишь элемент игры, ловушка, в которую он уже раз попался. Поэтому почти не сомневался, что все алхимические принадлежности вынесли по заданию Стратига, от которого он когда-то их утаил и привез с собой в Москву. И цель у вершителя судеб состояла не в том, чтобы лишить его забавы; наверняка ему потребовалось активизировать соларис, и только тут выяснилось, что оставленный ему приборчик в виде брелка – бронзовой глазастой совы, подвешенной на кожаном шнурке, не действует. Если похитили вещества посланцы Стратига, то сделали это с единственной целью – изъять некий подлинный активизатор, которого не существовало в природе.

Звонок в дверь показался громким и прозвучал неожиданно, как сигнал тревоги. Сколот встал и на цыпочках приблизился к глазку – на ярко освещенной лестничной площадке стоял Марат Корсаков, как всегда в деловом костюме и с отвлеченно-сосредоточенным видом. Визит обманутого мужа был неожиданным, но предсказуемым: что-то он должен заметить в поведении неверной жены, почти открыто флиртующей с соседом…

Распахнув перед ним дверь, Сколот отступил на шаг, и вовремя – рука соседа просвистела в сантиметре от носа. Корсаков хотел дать пощечину, причем как-то картинно, словно на дуэль вызывал, и пылу хватило лишь на одну попытку. Он предусмотрительно прикрыл за собой дверь, чтоб не слышно было на лестничной площадке, и вдруг заявил:

– Вы изнасиловали мою жену! Вы!.. Вы преступник, насильник!

– Неправда! – обескураженно возразил Сколот. – Никакого насилия не было…

– А что же было? Любовь? Трахались по обоюдному согласию?

Сколот сдернул зачехленную гитару с вешалки – первое, что попало под руку.

– Пошел вон!

Однако сосед по-боксерски выставил плечо вперед.

– Роксана во всем призналась! – Голос у него оказался низким, властным, но слова звучали как-то беспомощно. – Вы позвонили в дверь! Ворвались! И напали! На беззащитную женщину!

– Она не могла сказать такого…

– Я вас посажу! – Марат теперь размахивал телефоном, зажатым в кулаке. – Мы вызвали экспертов. Все следы зафиксированы! Ваша кровь на простыне, синяки у Роксаны. И еще кое-что… Она сопротивлялась! Мы очень легко докажем изнасилование!

В его обвинениях слышалась фальшь – Корсаков вроде бы неистовствовал, но при этом говорил о жене как-то безжалостно, формально, словно о постороннем человеке. Короче, только ветер поднимал, и это встряхнуло Сколота. Он повесил гитару.

– Пусть сама скажет. Зовите Роксану.