Юрий Никитин - Владыки Мегамира

Он кое-как одолел последние метры, вылез наверх в яму, прорытую димом, прижался к огромным мандибулам. Сверху замедленно опустились страшные толстые сяжки, ощупали. Двигался могучий ксеркс вяло, с трудом.

Семен из последних сил выполз из трещины, попал на дно ущелья, вырытое димом. Сердце стиснулось от горя. От Головастика осталась половинка: голова и стебелек груди. Стебель, оторванный взрывом, зарубцевался, безобразные швы шли по всему краю раны, из оборванных ганглий торчали белесые волоконца. На том месте, где все привыкли видеть огромный абдомен, – пустота.

Влад что-то шептал, гладил Головастика по сяжкам. Головастик усох, блестящий панцирь пошел трещинами, шрамами. Двигался дим судорожными рывками, словно каждый миг преодолевал смерть. Лапы даже сейчас сплелись в клубок, расцепил с непомерным усилием.

– Надо его вытащить, – сказал Влад тихо. – Наверх, к солнцу.

Семен вздохнул:

– Самим бы вылезти. Он прорыл для нас шахту! Мы на самом дне.

Влад молча взобрался на спину дима, долго возился с железными скобами. Наконец ракетная установка рухнула вниз, на миг застряла в проеме, продавила края и провалилась глубже. Влад покарабкался по стене, а тельце Хоши, как заметил Семен, теперь было прихвачено к его спине липучкой. В руке варвар держал тонкий линь, другой конец тянулся к голове дима.

Семен не помнил, как вылез сам. Процесс выволакивания огромного дима – даже не дима, а только его половины, даже без ракетницы – остался в памяти, как сплошной стон с провалами в памяти.

Голова Головастика показалась над краем, когда перед ослепшими глазами Семена стоял кровавый туман. Влад уперся в скрюченное тело, заорал Семену, тот поспешно отпустил веревку. Головастик упал на край ямы, Влад прижимался к огромному диму как потерянный ребенок – обхватил массивную голову и заплакал.

Едкие слезы больно жгли Семену глаза. Умирающий ксеркс нежно прижимался к варвару огромной, как башня танка, головой. Шершавый язык слабо лизнул руки, снимая слой грязи и плесени. Словно извинялся, что умирает, что не пойдут вместе через Лес. Сяжки коснулись скорченного Хоши – самыми кончиками, словно дим боялся поверить, что и буся тоже… что двуногий друг останется совсем один.

Невероятно, подумал Семен, глотая слезы. Не муравей – полмуравья, неделю без еды, что для Мегамира месяц, последние силы истратил на адову работу: отыскал следы, ведущие в подземное жилище, вырыл глубокую нору, стремясь отыскать и спасти друзей…

Влад с трудом повернул голову. Губы тряслись, лицо кривилось в страдальческой гримасе. Прохрипел, словно на горле сомкнулись мощные жвалы:

– Просит смерти… но не могу…

Семен грязной ладонью резко сбросил слезы, сердясь на слабость, уже раскрыл рот, собираясь отказаться, но пересилил себя – Владу труднее, – сказал с усилием:

– Я сделаю, если хочешь… Но, если по-мужски, тебе надо пересилить себя. Он – твой друг. Верный и надежный. Эту последнюю услугу… ждет от тебя.

Влад жутко скрипнул зубами. Ксеркс шатался, голенастые лапы подломились, упал на колени. Лапы сплелись в клубок, сцепившись длинными шипами и колючками – особенно страшными на исхудавших ногах. Сяжки мертво повисли, но глаза смотрели на Влада с любовью и нежностью – неотрывно, преданно.

Закрывая глаза ладонью, Влад вскарабкался на дима. Одной рукой он поскреб за склеритами шеи, другой рукой вставил в образовавшуюся щель, прикрытую тонкой мембраной, клинок. Семен услышал резкий хлопок по рукояти. Варвара не отшвырнуло – держался за швы, а голова дима медленно пошла вниз. Раздвинутые жвалы уперлись в землю.

Сяжки упали на землю концами и застыли. Могучий дим словно окаменел, похожий на статую подбитого танка сверхвысокой проходимости. Влад прижимался к нему всем телом, Семен застыл в долгой минуте прощания.

С застывшего ксеркса варвар не соскочил, а тяжело слез, словно это происходило в неведомом ему Старом Свете. В руках у него был небольшой походный мешок. Хоша исчез, но теперь в мешке отдувалось нечто круглое. Семен спросил осторожно, боясь задеть чуткие струны:

– А дракончика… милого бусю не оставишь… с ним?

Влад темный, как ночь, дико повел глазами, прохрипел:

– Муравьи своих мертвых выносят на солнечные поляны и там оставляют. Не терпят гнилости.

Семен подумал, что солнечные лучи еще быстрее прожарили бы крохотное тельце буси, но, очевидно, для них был другой ритуал, смолчал, поскакал на одной ноге, а потом, сцепив зубы, заставил себя наступать и на сломанную. Его вес перебитые кости выдержат. А боль… боль выдержит он.