Александр Житинский - Полдень XXI век 2009 № 05

Личные походы в космос Аполлинарий Матвеевич решил отложить до совершеннолетия. Покамест взялся запустить простой спутник и поглядеть — как он там болтаться будет? Не сошли синяки с попы, как стащил он кеды физрука. Очень удобная штука — кеды, раскрутишь за шнурок — до любого космоса долетят! Об Луну уж точно стукнутся, главное — попасть.

Запуск наметил днём, во время урока пения. С нотами Аполлинарий Матвеевич не дружил и, втихаря слиняв с урока, отправился на подвиг. Для старта Крутенков выбрал наивысшую точку во дворе — бюст Ленина в профиль. Взял кеды, влез на Ленина, размахнулся… Да по молодости не придал им достаточной амплитуды, и вместо орбиты они со звоном влетели в окно учительской! Бюджет интерната укоротился на три рубля двадцать одну копейку, а астронавт лишился обеда и тройки по поведению.

— Я исключу этого дурака к чёртовой бабушке! — брызгала слюной завуч. — В колонию, к уркам!

Больше всего расстроила Аполлинария потеря компота. Когда пороли, он почти не плакал, молча лежал на жёстких коленях завхоза с твёрдой решимостью на лице, догадываясь, что страдает за правое дело — право человека иметь мечту! Даже угроза завуча пришить оголтелый антисоветизм за попрание лысины вождя не возымела действия. Космос Аполлинарий Матвеевич из головы не выкинул.

Вскоре из интерната уволили учителя словесности, не сошёлся характером с завучем. Безработный тихо спился.

Аполлинарий кое-как дотянул до выпускных и с радостью покинул альма-матер, решив, что от учёбы проку мало.

В призывную комиссию военкомата Аполлинарий Матвеевич явился сам. Разыскал Главного — жилистого человечка в спецовке, крутившего пробки в распределительном щитке и нервно покрикивавшего на голых призывников.

Аполлинарий Матвеевич прокашлялся, уняв волнение, и сразу попросился служить в космос.

— В космос? — ничуть не удивился Главный, подышав на пробку. — Легко, юноша. Посодействуем, за чекушку.

Аполлинарий мигом сгонял в «продторг», купил ноль-пять «Зубровки» и плавленый сырок «Орбита». Ловко пронёс в кармане через проходную и вручил Главному, но… Как часто бывает, вместо космоса военкомат закинул в казахские степи, охранять ИТК.

Об армейской службе сказать нечего, сами догадаетесь. Вернулся Аполлинарий домой возмужавшим, окрепшим, но с мозгами набекрень. Так его военная служба допекла, что решил он прославить Косую на весь мир, чтобы слава о ней долетела аж до Америки! Как именно он будет прославлять Косую, ещё не решил. Сначала надлежало устроиться в колхоз, заработать денег, починить прохудившуюся за два года избу да справить постаревшей мамке подарок — платок с розами.

В колхозе «Рассвет зари» приняли душевно. Чаю налили, про армию расспросили, про кумыс, урюк и арбу. Поинтересовались, правда ли, что верблюд может плюнуть на полста метров? Потом взяли и назначили главным над Калошей.

Так и отработал он в колхозе пять лет — днём возил говны, вечером мечтал о всемирной славе для родной деревни. Честно говоря, с самим моментом подвига не ладилось, ничего не приходило на ум. Поэтому, Аполлинарий Матвеевич пропускал тёмный участок и начинал мечтать сразу с того ясного места, когда все радиостанции мира торжественно объявят о нём, прямо в громкоговорители. Представлял этот миг — счастливые лица односельчан, парадный мундир деда Игната, при медалях, синюю харю счетовода, председателя колхоза, ещё живого и при любовницах, плачущую от радости маманю, обнимающуюся с невесткой.

Деревенские отнеслись к мечте парня недоверчиво.

— Фрукт какой! — ворчали они. — Ни у кого тут мечты не было, а он себе завёл.

— А это что?

— Мечта-то? Ну, Фёдорович, это вроде встал ты с похмелья, и пива хочется, Родину бы продал… А в хате не то что пива, денатурату нет.

От мечты селянам — ни холодно, ни жарко. Плюнули и успокоились, пусть мечтает человек, если хочет. Главное, чтобы вреда не было.

В год, когда подкрался к Аполлинарию Матвеевичу героический подвиг, совсем невмоготу стало! Ну хоть на пустом месте подвиг твори! Космос, космос… Он ведь такой, ждать не станет. «Холодная стихия живой материи», — как любил выражаться окончательно спившийся учитель. Вот только почему именно живой? Этого Аполлинарий Матвеевич понять не мог. Материал, он и есть материал. Ведь если бы, к примеру, лист вонючего гудрона был живой, чёрта лысого бы стал лежать на крыше, встал бы и ушёл по своим делам… И ещё долго пришлось бы уговаривать вернуться — самогонкой, закуской, кисетами ароматной махорки и тринадцатой зарплатой. Всё это не раз проделывал директор интерната с живыми строителями на глазах у всей школы.