Евгений Носов - Землей pожденные

Они надеялись, когда Станция достигнет Цели, то в неизведанные миры войдут не просто человекообразные существа или сигомы, а настоящие люди. В противном случае, в тех мирах сигомам не выжить. У биокопий было все для совершенствования: знания и опыт человечества, материалы для исследований и опытов и основное условие для развития время. То самое время, которого всегда так недоставало людям. Не было в Программе и в памяти Машины только одного - определения грани между искусственным и настоящим, воспроизводимым и неподдельным.

Почему люди не заложили определения? - думал Конструктор. Может, потому, что они уже считали нас хоть в какой-то степени людьми? Или потому, что для разума такой грани не существует?..

Но два их самых трудных и самых неотложных вопроса - далекие мир и искусственный интеллект - люди объединили в один, построив Станцию. И пусть завтра или через тысячи лет, но встретятся в космосе два народа. Две цивилизации. Люди Земли и люди, Землей рожденные.

Можно ли осуждать людей за то, что они не хотят быть одинокими во Вселенной? Судить ли их, если при удачной реализации Программы в бесконечности родится еще один мир - схожий или отличный от мира Земли? Нет, Конструктор не мог осуждать людей. Не из-за того, что они дали ему непонятную жизнь и сковали Программой. Сейчас он со всей силой понял одиночество, прочувствовал его. И он понимал, что это значит - целых два мира на бесконечность...

- Что же ты молчишь?..

Конструктор вздрогнул. Ох, как не вовремя окликнул его Бар. Потому что какая-то очень важная догадка ускользнула от него, вспугнутая. Очень-очень важная.

Пытаясь сосредоточиться, он пристально вгляделся в экран.

Все то же побережье. Неподвижные, равнодушные специалисты СБ-при-исполнении. Надменная и пустая улыбка на лице Вита. В этом мире жил только Оранжевый. Он все еще доказывал что-то свое, прекрасно сознавая никчемность своей запальчивости и страсти. Он отчаянно жестикулировал, лицо его ежесекундно меняло выражение - скорбь, презрение, жалость, гнев, восторг, отчаяние. Даже Конструктор, создавший эту модель, не мог разобраться в бурной гамме истинных чувств Оранжевого. Слишком многое хотел сказать Оранжевый сразу, но все упиралось в бездушную стену холодности, как вода ограничивалась стенами обшивки Станции, не имея возможности вольно растечься. И все же он на что-то надеялся и говорил с такой страстностью, будто в последний раз...

- Да, ему нельзя жить с нами, для нас он слишком странен, медленно проговорил Конструктор. Он взглянул в угол экрана: - Но и ты, Бар, ведь и ты был оранжевым. Тебе ли не знать, чего мне стоило отстоять тебя перед прежним Советом. Так почему ты жесток сейчас, когда сам стал членом Совета? Неужели ты не понимаешь, что, изолировав Оранжевого, мы навсегда погубим его?

- Мне здесь душно, - сквозь зубы процедил Бар. - Понимаешь?! Я управляю этим миром, но мне он не интересен. Не ин-те-ре-сен, - по слогам повторил он и неожиданно сорвался на крик: - Душно мне! И я не хочу, чтобы и этому чудаку, который пришел слишком рано и не туда, было так же душно и плохо, как мне! - И немного спокойнее: - Ты заблуждаешься, полагая, что я его собираюсь просто изолировать от Колонии, заперев в индивидуальном блоке, как это ты проделал с Женщиной. Не спасет его заточение! Он должен быть полностью разобран, а его составляющее пусть станет частью других моделей, более приспособленных для наших условий. Ты только скопируй его память на матрицы.

- Но в будущем могут забыть о нем, или никогда не вспомнят, вставил Конструктор.

- Но он и сейчас никому не нужен! - холодно одернул Бар. - Я отдал приказ!

"Так вот чем вызвана его решимость?! - с отчаянием подумал Конструктор. - Вот чего я не смог разглядеть в Баре. Жестокость ради блага?.. Его не спасло даже властвование над обществом. А я, старый чудак, додумался до простейшего - борьба члена Совета за лидерство - и этим успокоил себя. Неужели я обрек свой клон на страшные муки раскаяния? Раскаяния существованием?.."

- Это убийство, Бар, - тихо сказал он вслух. - Ты не сделаешь этого...

Он уже обреченно глядел на Оранжевого и прощался с ним. Он прощался не с моделью, а с чем-то дорогим, без чего жизнь не имеет продолжения - не имеет смысла продолжаться. Он вычеркивал из своей памяти события последних пятнадцати лет. Тех роковых лет, что окончательно состарили Конструктора. Не телесно. В Колонии все выглядели на один возраст, хотя одних называли мальчиками, других... впрочем, в других всегда был один Конструктор. Но последние годы, отданные воспитанию Оранжевого, он вырывал из своей памяти. Страшна не физическая старость, а старость ума. Сейчас ум Конструктора потерял вдруг жадность к Жизни и оказался бессильным понять Бара в его жестокой благотворительности.