Фриц Лейбер - Избранное. Том 2 - Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Естественно, я спросил, почему голос не обучит меня управлять полетом так, чтобы я мог маневрировать в случае атаки, и, естественно, голос ответил, что об этом не может быть и речи — слишком сложно, а кроме того, они хотят, чтобы мы оставались на прежнем курсе, поскольку так им легче планировать сброс груза и наше возвращение. (Думаю, что голос, возможно, сообщил бы мне что-нибудь еще и даже рассказал бы больше о стальных кубиках, о том, какую опасность они для нас представляют, если бы не второй голос, который, видимо, следил, помимо всего прочего, и за тем, чтобы первый не очень-то размягчался.)

Итак, я был фронтовым стрелком. Какая-то часть меня сейчас, как и обычно, получала огромное удовольствие от всех этих вещей, начиная с моего актикварного специального Банкера и кончая лучевой пушкой, или как там ее, — но в то же время еще одна часть моего существа отвергала саму идею принадлежности к любой реальной культуре (пусть даже к культуре подлинной и разумной) и работы на войну (пусть даже ради того, чтобы поскорее с ней покончить). Наконец третья часть моего «я» — та, которую я обычно держал под контролем, — была попросту до смерти напугана.

Папаша с ящиком и парашютом стоял сзади у двери, готовый выбросить груз.

У Алисы в тот момент не было дел, и она вдруг быстро стала собирать банки с продуктами и упаковывать их в один мешок. Поначалу я не понял, что у нее на уме. Уж кем-кем, а аккуратной домохозяйкой я бы ее не назвал.

А затем, конечно, все пошло в обвальном темпе.

Голос сказал «Бросайте!»

Алиса метнулась к Папаше, швырнула ему мешок с банками и, беззвучно шевеля губами, что-то ему сказала. В обожженной руке она сжимала нож. Но времени читать по губам у меня не оказалось, потому что впереди в темнеющем тумана появилась розовая звездочка — добрая полудюжина прямых линий исходила из белесой точки в ее центре, словно гигантский паук заложил первые радиальные нити своей паутины.

Послышался свист ветра, когда дверь самолета начала открываться.

Я пытался удержать прицел в центре белесого пятна, которое сместилось влево.

Одна из прямых линий стала ослепительно яркой.

Я услышал, как Алиса свирепо прошептала «Брось эти!» — и часть моего разума, не занятая стрельбой, мгновенно вычислила, что по какому-то наитию, возникшему в последнюю минуту, она решила сбросить вместо стальных кубиков охапку консервных банок.

Я навел прицел и нажал комбинацию для открытия огня. Внезапно в голове у меня промелькнула мысль: «Ты стреляешь в город, не в самолет», и я вздрогнул.

Ослепительная розовая линия метнулась ко мне.

Сзади послышались звуки борьбы. Алиса рычала, а Папаша издавал что-то вроде хрюканья.

Потом все одновременно: вопль Алисы, резкий свист ветра, вспышка выстрела, ушедшая вперед (куда я целился), брызги горячего металла внутри кабины, ослепительное пятно в середине экрана с картой мира, обжигающий луч в дюйме от моей шеи, электрический удар, сбросивший меня с сиденья и лишивший сознания.

Когда я пришел в себя через несколько секунд (если действительно был без сознания), розовых линий больше не было. Туман как раз приобрел отвратительный рыжевато-коричневый оттенок, характерный для вечера, и рябил черными точками, которые были всего лишь остаточным отражением вспышек на моей сетчатке. В кабине воняло озоном, но ветер, врывавшийся в дыру на том месте, где был экран с картой мира, быстро разгонял этот запах. Что ж. Саванна нас все-таки зацепила. Мы падали. Самолет кидало из стороны в сторону, как подбитую птицу. Я чувствовал это, и обманывать себя не было смысла Если уж нам выпала такая карта, нет резона тупо глазеть на приборную доску — от катастрофы это не спасет. Я оглянулся и увидел Папашу с Алисой, уставившихся друг на друга. Папаша выглядел смущенным. Алиса, видно, испытывала сильную боль — она прижимала к боку локоть обожженной руки. Похоже, Папаша повредил ее. Правда, крови я не видел. Ящика и парашюта тоже не было, зато Алисин мешок с бакалеей остался на месте.

Мне пришло в голову, что второму голосу сейчас самое время расплавить самолет, если он уже не пытался. Брызги раскаленного металла в кабине я приписал сначала саваннской авиации, но ведь полной уверенности не было.

Я выглянул из иллюминатора как раз вовремя, чтобы увидеть, как на нас несутся скалы и чахлые деревья, вынырнувшие из тумана. «Добрый старина Рэй. — подумал я, — вечно играешь со смертью». И сразу после этого самолет совершил тошнотворный скачок, будто в нескольких ярдах от земли вновь заработала антигравитация. Еще одно падение — и снова скачок, не такой сильный. Потом это повторилось еще пару раз, и наконец самолет выровнялся и затрясся, словно на ухабах, оставив быстро проносящиеся скалы футах в ста под собой. Похоже, мы уже не могли набирать высоту, но все еще в состоянии были тащиться потихоньку на каких-то остатках отталкивающегося поля.