Чарльз Ю - Как выжить в НФ-вселенной

«Ты делаешь все, что можешь», — обычно говорила мама, ставя перед ним тарелку и утешающе поглаживая по спине. От этого прикосновения отец весь передергивался или, еще хуже, старательно делал вид, что ничего не произошло. Мы молча ужинали, потом мама уходила к себе — у них были раздельные спальни — и ложилась с книгой.

Отец хранил в специальном железном ящичке картотеку с данными на тех, кто мог быть ему полезен, — друзей, знакомых, просто коллег. Что-то вроде органайзера — только необходимое, ничего лишнего, голые факты. В каждой карточке, восемь на тринадцать, сверху, над красной линией, четким, разборчивым почерком отца, больше похожим на печатные буквы, записывались имя и фамилия, ниже, в разлинованных синим строчках — номер телефона и иногда адрес, а чуть правее пометки относительно области научных интересов и точек соприкосновения.

В детстве мне казалось, что вот с этого-то все однажды и начнется. В упорядоченном единообразии карточек, в том, как каждая незримой нитью соединяет отца с кем-то другим, с разумом коллеги-ученого, мне виделось что-то волшебное. Сейчас, оглядываясь назад, я осознаю, как мало карточек было в ящике и с какой скрупулезностью заполнялась каждая из них. Скрупулезность эта отражала в обратной пропорции степень изоляции отца от внешнего мира, разрозненность и эпизодичность его контактов.

У телефона отец просиживал часами. Его небольшая, плотная фигура застывала в напряженной позе, вся выражая ожидание, предвкушение, надежду. Звонок, который так много значил для него, для собеседника обычно был всего лишь пустой формальностью.

Время от времени я говорил отцу, что телефон звонил, пока его не было.

— И ты не подошел?

— Там уже повесили трубку.

— На автоответчике никаких сообщений.

— Наверное, перезвонят.

На полках в кабинете отца теснились строгие матерчатые корешки книг с труднопроизносимыми названиями, казавшимися мне тогда непостижимо загадочными. Теперь я могу понять, что объединяло все эти разнородные тома. Это была библиотека человека, стремившегося понять, осознать, алгоритмизировать мир — весь, целиком. Отца интересовали философские концепции, модели, своды норм и правил, вплоть до подробных наставлений, как жить и что делать. Религии — традиционные и новомодные, книги типа «Вложи три тысячи — заработай полмиллиона!» (а потом еще десять), «Преодолей свои слабости!» (и самого себя заодно), «Познай свой характер» (что мешает тебе в жизни?). Высшая математика и технические справочники, монографии по узкоспециальным вопросам в серых обложках — и тут же броские заголовки ярко-алыми буквами, пестрящие восклицательными знаками, начинающиеся с «Самый!..», «Лучший!..», обещающие исполнение всех планов и полную самореализацию. Руководства по обращению с собственным «я» — починка и восстановление в домашних условиях, доводка напильником, разборка на части, модификация и апгрейд. Полезные советы и готовые решения.

Когда ждать у телефона было уже невмоготу, отец шел в свою комнату, переодевался и спускался в гараж. Я, выждав пару минут, отправлялся следом. Он возился с чем-нибудь, а я стоял рядом и смотрел. Если дело не ладилось, отец отправлялся в хозмаг неподалеку и иногда надолго застревал там. Я дожидался его, стуча об пол полуспущенным баскетбольным мячом. Когда у него все-таки получалось, он, сияя от счастья, подробно объяснял мне весь процесс, от начала до конца. Ему доставляло огромное удовольствие рассказывать, наперед зная, как и что, а я старался расспросить его про каждую мелочь. Когда вопросы уже не придумывались и разговор иссякал, мы шли в дом, мыли руки и плюхались на диван перед телевизором.

— Пап, а что мы такое смотрим? — спрашивал я.

Отец пожимал плечами.

— Новости с другой планеты, по-моему.

В блаженной усталости мы бездумно пялились на экран, не говоря ни слова. Мама приносила арбузные кубики на шпажках и садилась с нами. Кубики исходили во рту холодным соком.

— Как у тебя в школе? — спрашивал отец.

— Нормально вроде.

— А поподробней?

Я рассказывал поподробней, потом мы опять замолкали. Отец откидывался назад и, закрыв глаза, улыбался.

— А как ты думаешь… — начинал он и вдруг замолкал.

— Пап?