Александр Бушков - Стоять в огне

— Не хочу я к этим кринолинам, — упрямо повторила Анна.

«Что я делаю, — подумала она, — что я делаю? Говорю так, словно это правда, существуют тропинки в прошлое и он не сумасшедший, а полномочный представитель каких-то таинственных сил, стремящихся исправить наиболее одиозные моменты истории, создать параллельные миры, где все — чуточку иначе, чуточку лучше и где ты сама… Нет, это сумасшествие. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Порочная формулировка, если честно, но лучше придерживаться ее…»

— Откройте, слышите?

— У вас испуг в голосе.

— Откройте, вы! — Анна сверкнула на него глазами.

— Помните, у Грина? — Астахов, скрестив руки на груди, смотрел перед собой, на тихий пустой дворик. — Рано или поздно, под старость или в расцвете лет Несбывшееся манит нас…

— Я не очень люблю Грина, — сухо сказала Анна.

— И это все, что вы можете сказать? Нет, серьезно? Неужели все? — Казалось, он был искренне удивлен. — Или упорно мне не верите?

— Нет.

— И то, что я о вас знаю…

— Ну мало ли что… — сказала Анна. — В конце концов, чтобы узнать мое прошлое, не обязательно привлекать потусторонние силы.

— Значит, проще думать, что кто-то ради короткого розыгрыша скрупулезнейше изучил ваше прошлое?

— А может, у вас мания такая, — сказала Анна. — Откуда я знаю?

— Вы просто боитесь мне верить.

— Интересно почему?

— Потому что знаете все о себе.

— Ну-ну…

— Скепсис — дело ваше, — пожал плечами Астахов. — Ох как много я о вас знаю… Вы создали себе маску кошки, которая гуляет сама по себе. Только эта маска хороша до поры до времени, как и попытки удержать беззаботную молодость. Рано или поздно придется сознаться наедине с собой во многом. Что нет особенной любви к дочке. Что нет прежнего чувства к мужу. Что работа, профессия была когда-то выбрана неудачно и теперь скорее тяготит…

— Слушайте, вы!

Он и внимания не обратил.

— Одним словом, настанет момент, когда больше нельзя будет убаюкивать себя, твердить, что все-де благополучно. Что потом? Без огонька выполнять работу и делать маленькую карьеру, утешая себя тем, что ты не первая и не последняя, кто попал в такое положение, другие тоже тянут лямку — и ничего? Что там еще — машину купить? Изменять мужу — буднично и скучно? И стараться забыть, что когда-то требовалось всего лишь поверить в чудо и принять предложение чудака с машиной времени в кармане… — Астахов грустно усмехнулся: — Разумеется, машину времени в кармане я не ношу, не те у нее габариты… Хотите что-нибудь сказать?

— Исключительно фольклорное. Понятия не имею, почему я вам позволила все это нести…

— Потому, что это чистейшая правда…

— Ну и что? Все это — мое. — Анна нервно щелкнула зажигалкой. — И не нужно меня жалеть!

— Я и не собираюсь.

— И филантропы мне тоже не нужны.

— При чем здесь филантропия? Вы не ответили — верите или нет?

Анна посмотрела ему в глаза:

— А если верю, но тем не менее пошлю вас к черту?

— Вот тогда я начну вас жалеть, хотите вы этого или нет… — Он быстро взглянул на нее и тут же отвел глаза. — А может, не стоит вас жалеть? Коли с внешней стороны, для окружающих, все будет выглядеть «не хуже, чем у людей»…

Хотелось как-то уколоть его в отместку за эти слова — чистую правду, которая ранит, которую лучше бы загнать в подсознание, прочно забыть. Это была мелкая месть, но очень уж он задел, вывел из себя, и Анна решилась.

— Вы мне вот что объясните, — сказала она язвительно. — Вы-то что от всего этого имеете? Премию с каждой запроданной вам души? Твердую зарплату? Или теплое местечко в одном из прошедших столетий? А может…

Анна смотрела ему в глаза, они были совсем близко, и в них — боль, тоскливая и безнадежная, как телефонный звонок в пустой квартире. И она замолчала, испугавшись мыслей, на которые наводили эти глаза, их боль и тоска. Нет! Повторять про себя одно — этого не может быть, потому что этого не может быть никогда…

— Я ничего этого не имею, — сказал Астахов. — Кроме одного — я уже знаю, что в прошедшем, как, впрочем, и в будущем, прекрасно обойдутся без меня…

Анна хотела брякнуть что-то язвительное насчет загонщиков, разместившихся в безопасных местах, но промолчала — снова эти глаза, этот взгляд… Стоп, как она не подумала об этом раньше?

Анна опустила стекло, высунула руку в окно и открыла дверцу снаружи. Астахов ей не препятствовал, он и не пошевелился. Анна хлопнула дверцей, словно запирая в тесной железной коробке на колесах фантасмагорический, тревожащий мир, который ради вящего душевного спокойствия следовало бы считать вздорным сном.