Святослав Логинов: Сборник микро рассказов

И он сам был удивлен, когда вдруг, подтянувшись, навалился грудью на самую верхнюю планку решетки и закинул наверх налитую свинцом ногу.

Секунду он балансировал на гребне, потом плавно сполз на другую сторону. Руки вновь не выдержали, он больно ударился, упав на холодную твердую поверхность, окружающую его клетку, но тут же встал, стремясь, пока его не хватились, уйти как можно дальше.

Но скрыться ему не удалось. Не успел он сделать и шага, как что-то крепко обхватило его и подняло в воздух.

— Ах ты негодный мальчишка! — воскликнула мама, прижав его к груди, — все-таки сумел выбраться из манежа!

Приходит ко мне сосед Вовка и приносит Щелкунчика.

— Что это? — спрашивает.

— Это щипцы такие, орехи колоть.

— Но он живой, как им колоть?

— Вовка, не говори глупостей. Щипцы не бывают живыми. Их на заводе делают.

— Почему же тогда он теплый?

Потрогал я и чувствую, что действительно теплый Щелкун.

— Наверное, — говорю, — это специальные щипцы, для холодной погоды. Попробуй, когда мороз, за железо схватиться — враз приморозишься. А это щипцы с подогревом — щелкай сколько угодно.

— А еще он ходит сам по себе. Зачем щипцам ходить?

— Простым щипцам ходить не нужно, но это, должно быть, последняя модель. Там внутри кибернетика и полупроводники. Вот ты уронишь орех, он под шкаф закатится — и не достать. А если есть такие самоходные щипцы, то их пустишь, и они орех достанут.

— Все равно, — говорит Вовка, — он живой. Он разговаривать умеет.

— Так почему он не говорит?

— А чего с тобой, таким, разговаривать? — спросил вдруг Щелкунчик, спрыгнул со стола и вышел из комнаты.

— Меня подожди! — закричал Вовка и побежал за ним.

А я остался думать, каким образом умение разговаривать может помочь колоть орехи.

Хлистопил был храбрым хлебателем, однако и он испугался, когда по надшкирнадью затрепыхало. Затреп был не особенно гризким, но шманцы против обыкновения вели себя неспокойно, а надо быть совершеннейшим марципулом, чтобы не обращать внимания на такой явный признак всеобщего мандража.

И верно. К междутравью налетел бешеный кош. Хлистопил к тому времени уже давно засмунился и мог даже позволить себе, пожертвовав двенадцать старых гляделов, которые все равно пора перечапивать, понаблюдать за кошением.

Кош был великолепен! Поперву вдоль кирити подздвигнулись многочисленные свиты, с нежным сипением размудрились лагры, но немедленно смазались — и все покатилось. Пожалуй во всей округе не осталось ни одного спокойного чандыра; кроткие шманцы тонкими заколюками раздирали зазевавшегося молодого хлебателя, даже по бесчувственным и словно неживым чурам пробегали разноцветья. А над всем и внутри всего слышалось страшное и такое притягательное корлотанье бешеного коша.

Кош еще не вошел в полную силу, а Хлистопил уже чувствовал, как падает давление в гляделах. Потом они сморщились и, отделившись от осей, улетели.

Когда засмун распустился — коша уже не было. Хлистопил опхихнулся и побрел по средомью, машинально сгербая эразмы. Потом остановился возле пострадавшего хлебателя, которому еще не скоро предстояло гигеироваться, и задумался второй или, быть может, третий раз за свою жизнь.