Павел Рымкевич: Так погибла культура

Фантастический рассказ П. А. Рымкевича.

Громадная площадь перед «Дворцом Знания» была полна шумной, разноголосой толпой. Конные милиционеры с трудом сдерживали натиск волн человеческого моря, стараясь сохранить свободной узкую полосу мостовой, по которой один за другим быстро проносились автомобили. Машины останавливались у подъезда дворца, изящно убранного флагами и причудливо изогнутыми трубками, наполненными дрожащими волнами света.

Шел к концу пятый день грандиозных торжеств, устроенных в честь по-бедного, окончания Витанией долгой, упорной войны с другой могущественной республикой Парсом.

Teгpa, столица Витании, залита морем огней, и, несмотря на то, что уже давно погас последний солнечный луч, па площади перед дворцом светло, как днем.

В воздухе реют тысячи разнообразных, ярко освещенных воздушных судов. На нижней поверхности многих из них светящимся составом наведены отливающие золотом буксы «К. А.».

Вот один из маленьких аэропланов начал быстро описывать замысловатые петли в воздухе, выбрасывая блестящую струю каких-то паров.

Отчетливо обрисовалась буква К, затем Р, Е, С…

— Кресп Астр!.. — Да здравствует Кресп Астр! — прокатился гул голосов.

На балкончике «Дворца Знания» появился бледный человек невысокого роста, с усталым, но веселым и улыбающимся лицом.

— Ура!.. Ура!.. Слава великому Кресп Астру!.. Да здравствует Кресп Астр! — бесновалась толпа.

Вдруг резкий звонок заставил замолкнуть приветственные голоса.

Кресп Астр поспешно удалился с балкона.

Наступила напряженная тишина.

На особых опорах, высоко над землею, почти на уровне крыши «Дворца Знания» был натянут гигантский экран, над которым располагался рупор.

Взоры десятков тысяч людей устремились туда.

Один за другим гасли феерические огоньки, украшавшие дворец и смежные здания, дабы их свет не мешал видеть изображения на экране.

Снова раздался звонок, и на экране появилась фигура известного ученого, президента Академии Наук.

— Объявляю открытым заседание, посвященное чествованию инженера Кресп Астра, — ясно прозвучал его голос.

Высокий, несколько сгорбленный старик быстрыми шагами пересекал площадь.

Услышав слова президента, он нахмурил брови и еще ускорил шаги. Энергичным движением он предъявил какой-то жетончик милиционеру, попытавшемуся его задержать у входа во дворец, и устремился по покрытой коврами лестнице в зал заседаний.

В зале заседаний, за столом, покрытым красным бархатом, восседает президиум из семи лиц.

С трех сторон высоко уходят вверх, расположенные амфитеатром, скамейки для участников торжества, получивших почетное приглашение. Кого только тут нет! Все крупные государственные деятели, знаменитые военачальники, ученые, видные литераторы, художники, представители различных учреждений и организаций… Последние ряды скамеек тонут под самым потолком; сотни фигур, сливаясь вместе, образуют как бы сплошную живую стену.

— Рут Торри!.. — прокатился шепот множества голосов при входе старика в зал.

Одни из сидевших в первом ряду встал и почтительно уступил место.

Члены президиума переглянулись, и беспокойство отразилось на их лицах.

Кто же такой был старик, если его приход произвел столь сильное впечатление на участников торжества?

Выдающийся ученый и философ, обогативший человечество многими крупными открытиями, он, кроме того, получил широкую известность, как проповедник мира и заклятый враг войн. Многим из присутствовавших на заседании было хорошо памятно грандиозное революционное движение, вызванное обращением Торри к солдатам Витании во время одной из многочисленных войн, лет за двадцать до описываемых событий. Мятеж был жестоко подавлен, ученый исключен из числа членов Академии Наук, лишен профессорского звания. С тех пор Торри жил совершенно одиноко, аскетом-отшельником, всецело отдаваясь пауке. Но время от времени, когда старик не мог сдержать накопившегося на сердце, слышались его пламенные слова и появлялись в печати протестующие статьи. Правительство Витании боялось принимать решительные меры, зная, как велико обаяние личности ученого. Терри был слишком популярен в народе, чтобы с ним можно было обращаться, как с простым мятежником.