Ольга Макарова - Галерея Миров

Любимые книги Рон были зачитаны до дыр. Особенно сборник стихов с невероятным количеством длинных закладок. Он был толщиной в целую ладонь, со страницами разного размера, наверняка сшитый из нескольких разных сборников. Обложки давно не было, а соответственно, названия и автора — тоже. На первом листе явно рукой Рон было написано: «Мои любимые стихи»… коряво, но без ошибок.

— Ты читать умеешь, Денис? — поинтересовалась Рон через некоторое время, просто потому что ей скучно было сидеть без дела.

— Умею. Не зря же пять лет в школе учился… — ответил Денис, медленно и осторожно перелистывая страницу.

— В школе? — глаза Рон загорелись любопытством. — До войны?

— Нет. Где мне? — отмахнулся Денис. — Во время войны. В приюте. Так, по мелочи — читать, писать, считать немножко…

— А-а… ну ладно, читай. Не буду мешать.

Рон сидела, обхватив руками коленки, и тихонько посмеивалась в рукав. На читающего Дениса смотреть действительно было смешно. Вид у него был такой, как будто он думал над какой-нибудь вселенской задачей. Он морщил лоб, прищуривался, иногда замирал, как каменный, с улыбкой или без поводил одной бровью, часто быстренько заглядывал на предыдущую страницу и тут же переворачивал ее обратно… а читать он и вправду умеет… и не по слогам, а быстро! Не притворяется, это видно. Ага! Ну вот и сквернющая привычка заглядывать в конец книги, как говорил когда-то дедушка… дедуль, ты меня слышишь? Ну скажи мне, что это за чудо-юдо такое… Не смешно. Как ты можешь не знать? Ну ладно… хороший он или нет? Хороший. Отлично. Что?! Ну и юмор у тебя! Совсем ничего не понимаю. А верить ему можно? А? Как себе? Вау! Но он ведь не «Чайка», вообще не солдат, да?.. Он вор. Забавно… хороший вор, которому можно верить, как себе, да еще и «не от мира сего»… помоги ему? И никаких объяснений? Нечестно… эх, деда, деда, всегда приходится думать самой.

— Когда снег застилает глаза,

Когда кровь на исходе почти,

Пусть твоя золотая слеза

Будет Солнцем в моем пути, — прочитал Денис карандашные каракули на последней странице книги. — Ты пишешь стихи?

— А… что? — встрепенулась Рон. — Стихи? Да, немножко. Тут нет ничего… я в книге только обрывки и задумки записываю. Настоящие стихи — у меня в голове.

— Почитай их мне… пожалуйста.

— Ладно, — неуверенно сказала Рон и, собравшись с силами, начала: —

Когда ты плачешь, как дитя,

Я обниму тебя за плечи.

Нет, слезы, страх не для тебя,

Отдай мне боль, и станет легче.

Я твое горе, как свое,

Захороню в токсичных складах,

В тех шрамах сердца, где гниет

И распадается отрава…

Ты счастье, молодость, любовь,

Я горе, старость и мученье,

И я война, и я же кровь,

И я твой друг, твое спасенье…

Я боль могу терпеть и смерть,

Ведь я солдат, солдат удачи,

Но не могу без слез смотреть,

Смотреть и видеть, что ты плачешь…

У Рон дрожал подбородок, так что изредка поклацывали зубы, похолодевшие руки нервно комкали край куртки, дыхание сбивалось, голос, так тот вообще не слушался… а в душе творился такой болезненный и мучительный хаос, что простому смертному не понять…

— Твоей рукой движет Бог, Рон… да что там, Он не смог бы так написать… — серьезно сказал Денис. Рон уже начала замечать, что по большей части то, что он говорил, не вязалось никак ни с его внешностью, ни с голосом, да вообще ни с чем. Так мог сказать ее дедушка (что он и делает в последнее время), но уж никак не этот непонятный вояка… — Тебе надо учиться… надо. Травы, звери, чудесные лекарства… ты, ты можешь все это вернуть! И такие, как ты, Рон…

— Денис, это же просто стих… Ив говорит, это полная чушь.

— Он не понимает. Или не хочет понимать… — Денис бросил свой серьезный тон и виновато улыбнулся. — У тебя есть еще стихи?

— Да… но потом, ладно? У меня до сих пор все поджилки трясутся. Я обычно никому стихи не рассказываю… Как, кстати, твоя рана поживает?

Рон присела рядом на корточки и осторожно размотала повязку. Кажется, Денис начинал понимать функцию «мелиссовой» мази… неизвестно насчет лечебности, может быть, она обезболивающая или еще какая, но бинт разматывался без проблем, а не отдирался с кровью.

— Ну ты даешь! — удивилась Рон, сняв последний виток бинта. — Вчера тут сплошные клочки были… а сегодня все уже почти срослось. Через пару дней, наверно, шрамом закроется.

— На мне все заживает, как на собаке, — похвастался Денис.

— Неудивительно… как в одной книжке говорилось, выживает сильнейший, — Рон вытащила из валявшегося посреди комнаты рюкзака коробку с красным крестиком на крышке. — Сколько тебе лет, Денис?