Журнал «Если» - «Если», 2012 № 12

Стоило отключить Тело для профилактики, шли всей толпой на Пупок — пропесочивать Митьку. Поначалу он, нахохлившись, отмалчивался, потом вдруг полюбил каяться. Слушательницам особенно нравилось, как припертый к стеночке изгой, бессовестно завираясь и выкручиваясь, возводит напраслину на Родное Тело.

— Перекуюсь!.. — клялся он со слезой. — Не привык еще просто жить по-новому… По-старому привык… У нас там свободы нет — одна диктатура… Каждый день неблагоприятный… Муть, хмарь, аурической слизи по коленце… Печень разрушена, Легкие разрушены…

До того зарапортовался, что ляпнул однажды, будто на Димке и посейчас Смута идет, а для пущей достоверности пересказал от первого лица историю с Высокой Синей Лампочкой, слышанную им от Морпиона. Хотя кто его знает, какая там сейчас на Димке заваруха! Может, и Смута уже…

— Ну и как я сегодня? — самодовольно допытывался он потом у Рыжей Кримы.

— Ничо… — с уважением кивала она. — Тренеу — и ту проняло… Слушай, а ты правда Менингиту вашему пригрозил, что с Тела его сбросишь? Не врешь?

— Ну вот еще! — кокетливо охорашиваясь, молвил Митька. — Когда это я врала!..

Вздрогнули, уставились друг на друга. Затем рыжеватая покровительница протянула лапку и, не веря глазенкам, взъерошила пушистое Митькино плечико. Определенно оттенок подшерстка изменился. Нет, его еще нельзя было назвать розовым, но и голубоватым тоже не назовешь. Бежевенький такой, песочный…

Митька тоже взглянул — и охнул.

Бежать! Со всех копытцев, очертя головенку, пока не переродился окончательно — бежать!

Странно. Казалось бы, что тут такого: подумаешь, подшерсток порозовел! Однако именно это явилось для бродяги последним и сокрушительным ударом. Он словно очнулся. Крима… Вспомни: ты — Крима, а никакой не Митька! Что же ты, Крима, натворил? Утратил Родину, работу, имя, теперь вот — масть… Еще немного — и что от тебя останется?

Истина? Красота? Так это из-за них, выходит, ты стал безродным шутом на Таньке? Из-за них оглашал заведомую клевету о Теле, на котором впервые увидел свет?

Подскуливая от стыда, он тер коленочку, словно пытался вытереть из подшерстка розовато-серую пыль. Потом побрел куда глядят глазенки, покуда не очутился под Правой мраморно-белой Мышкой без единого Волоска. «Разные есть Тела, — прозвучал в головенке задумчиво-грустный голосок отлетевшего в Бездны Одеора. — Бывают хуже, бывают лучше. А ты за свое держись. Ты здесь из чертоматки вылез…»

— О! Митька!.. — обрадовалась разбитная коренастая Коаде (это она, кстати, требовала выбросить приемыша ко всем чертям). — Ну ты как? К завтрашнему готов?

— Я не Митька… — горестно выдохнул он. — Я Крима…

— Да ладно те! — весело возразила она. — Двух Крим на одном Теле не бывает…

Двух Крим на одном Теле не бывает. Значит, один должен исчезнуть. Но как? Повторить безумный поступок своего предшественника (вспорхнуть в высокие слои ауры и дождаться, пока Тело совершит внезапный Маневр, оставив тебя в Бездне) изгой не решался — беды бедами, а жить все-таки хотелось.

Перебраться на кого-нибудь еще? На кого? На Виталика? На Люську? И что толку? «Сперва кажется: все по-другому, — немедленно вспомнились унылые слова Морпиона. — А приглядишься — то же самое. Везде то же самое…»

На собраниях приемыш снова сидел молчаливый, нахохлившийся, чем неизменно разочаровывал жаждущих развлечения слушательниц. Задирали его, подначивали — все зря.

— Виноват — судите… — упрямо бубнил он.

Крима чувствовал, как в нем исподволь вызревает бунт. Да, сегодня жизнь ему еще дорога, а завтра… Завтра он, не дослушав очередного вздорного обвинения, встанет с корточек и пошлет всех в чертоматку. Громко, во всеуслышание. Затем повернется и уйдет.

А дальше?..

А дальше отчинит что-нибудь этакое, от чего у всех шерстка дыбом станет. Холеная, розовато-рыжая… Вот возьмет, например, и в самом деле дернет Мышцу, чтобы Щипчики пол-Ногтя отхватили! И абсолютно все равно, что с ним потом за это сделают…

Не исключено, что так бы оно и случилось, будь у Кримы побольше времени: и в чертоматку бы всех послал, и Мышцу бы дернул, а там, глядишь, и в Бездну бы вышвырнули святотатца… Но времени, как выяснилось, не оставалось уже ни на что. На следующий день ближе к полудню внезапно объявили общую тревогу.

— Все по местам! Движемся на Дмитрия Неуструева! Прямым курсом!