Дмитрий Биленкин - Пустая книга

Дмитрий Биленкин

Пустая книга

Тишь, да гладь, да неторопливые о том о сем разговорчики под стопочку, под закусочку - таким был вечер. Так он, вернее, начался.

- Гениальных изобретателей-одиночек в литературе куда больше, чем в жизни, - заметил Мелков, цепляя на вилку щуплый грибочек. - Все же они встречаются.

Я кивнул. Действительно, если бы в жизни не было ничего похожего, откуда бы этот образ взялся в литературе?

- Так что же? - спросил я.

- Таким гением был мой дядя. - Мелков с сумрачным видом наполнил стопки. - Я никогда о нем не рассказывал? Нет, конечно. Он, видишь ли, изобрел машину времени. Твое здоровье!

Я чуть не поперхнулся. Малоосведомленные люди полагают, что для писателя-фантаста нет ничего интересней разговора о "тарелочках" и тому подобном, тогда как для нас все это столь же увлекательно, значительно и свежо, как для математика школьное упражнение по алгебре. Не будь Мелков моим давним приятелем, я бы просто отмолчался, ибо что может быть глупее попытки выдать за правду давно уцененный сюжет с гением-одиночкой, который тишком сварганил машину времени? Но тут взглядом пришлось изобразить легкое подобие вопроса. Однако угрюмо красивое лицо Медкова если что и выразило в ответ, так колебание - налить ли сразу по новой или чуточку подождать?

- Ну, как же, как же, - сказал я с энтузиазмом воробья, которого пытаются провести на мякине. - Остальное известно. Создав машину, твой дядя прокатился в энный век, затем скоропостижно умер, а так как он не оставил ни чертежей, ни доказательств, то с ним вместе, увы, погиб секрет великой тайны.

- Верно, - подтвердил Мелков. - Выпьем за его упокой! Все верно, за исключением одного: доказательство он оставил.

- Разумеется, разумеется, - согласился я, в свою очередь, поддевая медузоподобный масленок, с которого капала мутноватая жидкость. - Еще я слышал, что по воскресеньям рыба в Москве-реке ловится на голый крючок.

- Феноменально. - Мелков чуть-чуть усмехнулся. - Нам уши прожужжали, что литература отражает жизнь, каковая тем не менее богаче любого вымысла... Ты убедительнейшим образом подтвердил первое. Интересно, сколько в тебя надо влить, чтобы ты согласился и со вторым?

- Нисколько, - отрезал я. - Сегодня не первое апреля. И вообще я уважаю мнение науки, а также предпочитаю не смешивать фантазию с реальностью.

- Здорово, - Мелков потер руки, но я игнорировал и этот жест. Правильная позиция: сказочный ковер-самолет, само собой, никак не предшествовал воздушному лайнеру, и вообще фантазия ничего предвосхитить не может. Выпьем за это!

- Ты что-то стал слишком много пить, - сказал я.

- Потому что не хочу и не желаю.

- Чего?

- Хотя бы машин. Путешествий в будущее. Его кукишей...

- Кукишей?

- А ты думал! Вероятно, это и довело дядюшку до инфаркта. Надо же, получить от обожаемого будущего такую смачную дулю!

- Слушай, ты пьян...

- А ты, дорогой фантаст, попался! На собственный, заметь, крючок. Ладно, не сердись - много ли у нас веселья? Вообще тут не до смеха... Сейчас я тебе кое-что покажу.

Он нетвердо двинулся к письменному столу, выдвинул ящик, помедлив, зачем-то провел рукой по лицу. Я не тронулся с места. Реальная машина времени? Нет, слишком невероятно! Дело не в самой ее фантастичности; наоборот, все подлинно новое и должно быть таким. Но не так. Все новое, ошеломляющее не возникает мгновенно, тем более под выпивку, под грибочки и треп, от которого за версту разит розыгрышем. Я был уверен, что при малейшем моем доверни к сказанному Мелков зальется смехом. Как в детстве: "Обманули дурака на четыре кулака!" Уэллсу такая эволюция его идеи, разумеется, и не спилась... Хотя непонятно, зачем Мелкову все это было нужно.

- Сначала преамбула, - опуская руку к ящику, медленно проговорил он. Амбула после. Мой дядя был настоящим изобретателем, то есть одержимым, который плодит новое, как крольчиха кроликов. Многое внедрялось, так что средства он имел... Впрочем, не это главное. Изобретать для таких людей так же естественно и необходимо, как для нас дышать. Но, сужу по дяде, в них бродит и другая закваска: бескорыстная - в этом их честолюбие - жажда осчастливить мир своими придумками...

"Да он совершенно трезв!" - подумал я с удивлением.

- ...И само собой, они совершенно уверены - это тоже секрет их успеха, - что в мире нет ничего невозможного, для них непосильного, что даже запретом выставленные перед ними законы природы придуманы скучными людьми.