В эту осень был хороший урожай, и дед вместе с Валентином и Шуриком накопал мешков тридцать картошки. Довольный дед мечтал завести на зиму поросенка и еще кое–какую живность, чтобы к Новому году быть с мясом…
Валька не успевал наполнять котел картошкой. Ее варили в мундирах. А рядом на лавке стояла миска с серой солью. Солдаты выбегали из строя, хватали горячие картофелины, перебрасывали их из руки в руку и торопились дальше.
Многие отцы из городка тоже ушли на фронт.
— За Родину! За Сталина! Ура–а!..
«Русские» наступали. Они брали вражеский дот в кольцо. «Немецкий» пулеметчик отстреливался робко и нерешительно, явно опасаясь в кого–нибудь попасть.
— Сдаюсь! — завопил он, когда у амбразуры разорвалась граната.
Наступающие с треском распахнули дверь сарая, забросали семилетнего Шурика гранатами из сырого песка, и он заревел.
— Все меня да меня! Я больше немцем не буду!
Мальчишки возмущенно загалдели, но вдруг умолкли: в сарае появился Валентин.
— Братуха, — заголосил «немец». — Мне землей в глаз залепили!
Он тут же получил от старшего брата подзатыльник, и все поспешно повалили наружу. Шурик метнулся было за ними, но Валька схватил его за руку.
— Что, я за тобой бегать буду?! Мать зовет.
«Мама пришла, ура! Мама, дорогая, родная, любимая, что поесть принесла?»
…Мать достала из сумки сверток. В нем оказалось два бутерброда с колбасой.
— Валя, Шурик, ешьте.
— А ты? — спросил Валя.
— Я уже ела, — очень бодро сказала мать. — У нас на работе буфет организовали, ДП.
— Что это — ДП? — Шурик схватил бутерброд.
— Дополнительное питание.
— Завтра тоже будут давать? — живо поинтересовался он.
— Будут, будут, — пообещала мать.
Валентин видел, что мать еле держится. Она ходила, как старушка, переваливаясь с ноги на ногу, и одежда у нее была старушечья, темная. А до войны мать носила шелковое платье, часто трогала пушистые волосы у висков стеклянной пробкой, взболтнув флакон «Красной Москвы», улыбалась и разучивала на гитаре песни. Просыпалась рано и, чтобы никого не будить, выходила на крыльцо с гитарой. Веселое трень–брень просачивалось в комнату сквозь щели под дверью…
— Вставай, — говорил старшему сыну отец. — Идем купаться.
И они шли на озёра ТЭЦ, а мать сидела на крыльце и громко била по струнам марш из кинофильма «Цирк». Отец и сын для смеху шагали в ногу, высоко поднимая колени, как танцующие кони.
Озёра ТЭЦ… Особые, удивительные озёра: туда выходила остаточная горячая вода со станции. И Валька всегда вспоминал сказку о коньке–горбунке: как Иванушка–дурачок окунулся в чан с кипящим молоком, а потом в чан с холодной водой и стал добрым молодцем.
В первом озерце вода была горячая, над ним всегда висело облако пара, будто над рекой ранним утром.
— Ну, входи, входи, — звал отец.
Валька, зябко переминаясь на берегу, не видел его лица, настолько густым был пар.
— Залезай, — торопил его отец. Он работал кочегаром в котельной станции, и жара была ему нипочем.
Валька входил в горячее озеро постепенно, словно в ледяную воду, набирал в пригоршню воды и сначала растирал живот и грудь, как старик, а затем кидался в озеро, вопил, задыхался и бросался к берегу.
Затем они бежали к соседнему озеру, там вода была не такой горячей, от нее не перехватывало дух. А потом — к следующему, к другому, к третьему… В последнем вода была холодная, ключевая. И так приятно было лежать в ней, раскинув руки…
Леса вокруг были болотистые, и над озерами временами носились злобные стаи малярийных комаров. Но однажды здесь развели умную рыбу гамбузию, для которой комары были, пожалуй, таким же лакомством, как для мальчишек арбузы, и комаров сразу поубавилось. Только как–то промывали котлы щелочью, по недосмотру вода со станции без очистки попала прямо в озера, начали всплывать рыбы со вспученными животами. И Валентину с отцом долго не пришлось купаться.
А теперь Валька иногда бывал на озерах один, без отца…
Когда отец уходил на фронт, мать его попросила:
— Поговори с Валей. Он почти взрослый, за девчонками бегает.
Отец отозвал его в кухню и сказал:
— Уважай мать. За меня не бойтесь. Моя пуля в пне сидит. И вот что… Помни: война сейчас, в такое время всегда много гадостей разных бывает. Смотри не связывайся. И мать беспокоится.
Шурик, подслушивая за дверью, только хлопал глазами и ничего не понимал.
А еще отец сказал, как, наверное, все отцы, уходящие на фронт. Он сказал:
Читать дальше