Альберт Иванов - Мир приключений 1986

«Про отца небось думает», — уже из дремотного далека догадывался Гапон и, плюнув на реальную действительность, крепче зажмуривал глаза и уже бежал по хрустящему песку мимо чешуйчатых сосен, продырявивших верхушками небо, и теплый ветер пузырил его рубашку, и счастье распирало грудь…

Теперь половицы были засалены, занавесок и след простыл, а икону вместе с венскими стульями порубил Гапон на разжигу.

Он ждал гостей, и встретить их надо было как положено. Вчера забежал к нему Серега и спросил, не может ли Гапон пустить квартиранта. Неожиданно обнаружился вроде бы приятель Сережкиного отца по фронту — дядя Коля. Родных у него нет — все в оккупации, а сам он инвалид, и вот ему некуда податься. Сам–то Серега жил по соседству в фабричных домах, у них было две комнаты, но народу — на целых пять: мать, три сестры, дед, жена брата с близнецами и еще кто–то. Тут он вспомнил о приятеле. Да и мать советует: все–таки человек приткнется пока, да и Гапону пофартит. Платить будут.

Нет, пол надо было мыть. Вдруг квартирант откажется, заявит: не квартира — хлев!

Мишка разулся. Вылил на пол ведро воды. Засучил штаны и, усевшись на корточки, начал тереть половицы тряпкой. Но вода почти тут же протекла сквозь щели, и лишь кое–где остались на досках крохотные лужицы.

Как раз в этот момент и заявились гости.

— Знакомьтесь: мой друг Гапон, — представил Серега хозяина пожилому мужчине в драповом полупальто. — А я побег, дела! — И исчез.

Гапон, держа в одной руке тряпку, вытер другую о штанину, но не решившись все же подать ее гостю, раскланялся.

Мужчина засмеялся. Действительно, как–то все это смешно получилось.

Растерявшийся было Мишка успокоился.

— Пол текет, холера! — неизвестно к чему сказал он и приветливо улыбнулся.

Гость скинул вещевой мешок. Поискав место посуше, поставил его у самой двери и, опираясь на клюшку, прошелся по комнате. Осмотревшись, он уселся на сундук и воззрился на хозяина, словно изучая.

Мишка, в свою очередь, бесцеремонно рассматривал будущего квартиранта.

В лице мужчины была усталость, но не та, что проходит, — он словно родился таким усталым.

— Ну, что ж, хозяин, будем знакомы. Меня можешь дядей Колей звать.

Мишка сразу догадался, что дяде Коле его каморка понравилась. Дело в шляпе!

— Будем! У меня дядьку тоже Николаем звали. Только он был короткий и лысый. — Тут он слегка замялся, не зная, как представиться посолидней: по имени или прозвищу? И, решившись, назвался не без достоинства: — Гапон.

— А почему у тебя кличка такая паршивая?

— Чего? — изумился Мишка. Он всегда гордился своим звучным прозвищем. Не то что у других: Карман, Чумиций или даже Шляпин. И вдруг на тебе!

— Гапон — это попик был такой продажный. Шкура, — пояснил квартирант и снял пальто.

— Вообще–то я Михаил. А про попа ты заливаешь? — расстроился Мишка.

— Один живешь?

— Один… Маманя под бомбежку попала, одежонку менять ездила.

— Я тоже вроде сирота. Там мои все…

— А отец у меня на фронте.

— А я вот отвоевался. — Дядя Коля постучал себе по ноге, она отозвалась деревянным звуком. — Ну, да ладно. Площадь, гляжу, у тебя подходящая, разместимся как–нибудь. Сколько с меня брать будешь?

— А я чего? Я как все. Живи.

— Пол не мой, бабье это дело. — Квартирант свернул цигарку. — Я тут договорюсь.

По коридору неожиданно разнесся топот ног, и в комнату влетели Валька с братом.

— Гапон, скорее! Жиры отоваривают!

Мишка бросил тряпку и рванулся к двери. На пороге он остановился и взглянул на квартиранта, словно спрашивая разрешения. Неудобно вот так сразу одного оставлять.

— Валяй, я сам, — кивнул дядя Коля.

К магазину со всех сторон бежали люди.

Это было давно, год назад… К Зине приехал двоюродный брат Леонид, москвич, лет шестнадцати. Каждый июль и август он приезжал к ним в город, видите ли, дышать воздухом.

— Летом в Москве невыносимо, — говорил он.

Ребята ему завидовали. Они завидовали человеку, которому, представьте себе, летом невыносимо жить в Москве! Более самоуверенного и независимого парня в жизни не встречали. Одним словом — москвич! Он был по–столичному худой, длинный и бледный. Его благородный острый профиль сводил с ума всех девчонок, а широченные брюки в мелкую клеточку были предметом постоянной зависти «поэта» Тихонова. Леня уже носил галстук, курил, небрежно сбрасывая пальцем пепел, — в общем, им не чета.

Тогда он ввалился к Вальке в сарай сразу после обеда. Был возбужден, прямо с поезда: «На секунду к своим забежал, чемодан бросил!»